Проснулся Тарчинини с улыбкой на устах, вся палата была уже залита ярким солнечным светом. Уверенный, что победа уже не за горами, он полностью расслабился и сладко проспал весь остаток ночи. Из этого блаженного состояния его вывело появление очаровательной молоденькой медсестры, за ней по пятам следовал какой-то тип в штатском, что не мешало с первого взгляда распознать его профессиональную принадлежность. Это был посланник Манфредо Сабации. Не теряя времени на соблюдение правил хорошего тона, полицейский сразу протянул Ромео пакет.
— Это вам, синьор, сами знаете, от кого.
— Благодарю вас.
И, не прибавив более ни слова, немедленно вышел вон. Из всех троих удивилась, пожалуй, только одна медсестра.
— Странный тип! — не удержалась она от замечания.
Наш веронец тут же рассмеялся. Ему явно нравилась эта девушка. Рыженькая, со славной смышленой мордашкой. Сразу позабыв про свои полицейские хлопоты, Джульеттин муж поддался зову природной галантности.
— Дитя мое, вам уже кто-нибудь говорил, что вы просто очаровательны?
— Да, и очень часто! — кокетливо ответила она.
Этого оказалось достаточно, чтобы воспламенить пылкое сердце Тарчинини. Протянув правую руку, он проворно обнял медсестру за талию.
— Судя по оттенку волос и цвету кожи, держу пари, что вы родом из Венеции, я угадал?
— Вовсе нет, синьор! Я из Милана!
Ромео вдруг вскрикнул и сразу отпустил девушку.
— В чем дело, синьор? Вы что, не любите миланцев?
— Да нет, я их просто обожаю, особенно миланок! Вы даже представить себе не можете, как я люблю миланок, особенно если они похожи на вас!
Малышка замурлыкала от удовольствия и вышла, так соблазнительно покачивая бедрами, что в другое время одно это могло бы сразу довести Ромео почти до апоплексического удара, но сейчас — чтобы ни думала о том очаровательная медсестра — мысли полицейского были очень далеко. Наконец-то он вспомнил, что поразило его тогда в моряке, столкнувшемся с ним на пороге «Меланхолической сирены» — у него в руке была коробка из кондитерской, с надписью «Милан», точь-в-точь такая же, как и та, с которой он встретил когда-то в городе Терезу. Значит, вот как доставляют наркотики в Бергамо... Кто мог бы догадаться, что в элегантной коробочке из-под пирожных скрыто столько зелья, что им можно одурманить многие тысячи людей? Сразу лее стало ясно, какую роль играл в этих операциях Кантоньера и кто мог попытаться убрать с дороги явно становящегося обременительно любопытным Тарчинини. Скорее всего, в церкви Санта Мария Маджоре орудовал все тот же моряк, а накануне вечером — кто-то из семейства Гольфолина. Так вот почему Тереза рассказала ему об участии Кантоньеры в истории с Баколи — просто она уже знала, что собеседнику теперь недолго осталось жить на этом свете. Ну, а исполнителем, конечно же, стал ее дружок Марчелло. Ну и дрянь!
Слегка волнуясь, но внутренне уверенный, что ожидания его непременно оправдаются, веронец вскрыл присланный Сабацией пакет. И почти с первого же взгляда убедился, что появление наркотиков в Павии, Пьяченце, Парме, Модене, Болонье, Ферраре, Мантуе и Кремоне в точности совпадало с выступлениями в этих городах семейного ансамбля Гольфолина.
***
С перебинтованной головой Тарчинини снова возвращался на вьяле делла Мура. Он попросил высадить его у ворот Сан-Джакомо и не спеша поднялся до дома, вызывая жалостливое любопытство прохожих. Но Ромео даже не обращал на это никакого внимания. Для него дело было уже почти закончено. Оставалось только выяснить, почему они убили Софью и почему предпочли избавиться от Баколи. Романтическое воображение упорно подсказывало ему трогательную версию: Софья с Баколи полюбили друг друга и, решив начать новую жизнь, вступили в борьбу с бандой. Однако после расправы над парнем она испугалась, притихла, и не приди ей в голову тогда угрожать им в присутствии веронца, все бы, может, так и обошлось, а она была бы до сих пор жива. Полицейскому никак не терпелось поскорей с глазу на глаз поговорить с Терезой, которую теперь он ненавидел больше всех остальных, ибо прежде питал к ней чересчур нежные чувства.
Уже открывая дверь, Тарчинини вдруг остановился как вкопанный. Со второго этажа доносилось монотонное заунывное бормотание, там читали литанию. Подонки!.. Молиться за ту, кого сами же и отправили на тот свет... В нем стала подниматься какая-то бешеная злоба. Появилось непреодолимое желание взбежать по лестнице, настежь распахнуть дверь в комнату покойной и там, у ее тела, прямо сказать этим жестоким ханжам все, что он о них думает.
— Боже мой!.. Это ты, Серафино?
Только этой полоумной ему и не хватало! Крепко сцепив руки, с выражением ужаса на бледном иссохшем лице, донна Клелия не могла оторвать глаз от того, кто был властителем ее грез.
— Они опять хотели тебя убить?
— Во всяком случае, очень похоже на то...
Зарыдав, она упала ему на грудь.
— О мой Серафино, неужели они никогда не оставят нас в покое?
— Оставят... — мягко отстранился он. — И очень скоро, это я вам обещаю.
— И мы с тобой уедем в Мантую?
— Конечно, а как же иначе!