Лабиринт

Хидэмити прекрасно представлял себе этот процесс. Он был очень хорошо обо всем осведомлен не только потому, что близко стоял к правительственным кругам, но и потому, что сам играл немалую роль во всех событиях. Ему было хорошо известно, что происходит в среде военщины. Он знал, что в том антиправительственном движении, ядро которого составляли военные, шла борьба за влияние, были противоречия в принципиальных установках и разногласия относительно методов борьбы. Кроме того, часть участников этого движения после нескольких провалов военщины вынуждена была перейти от открытых, прямых действий к тактике лавирования. Знал он также, что в конечном счете в армии образовались две основные враждебные друг другу группировки. Результатом этой внутренней борьбы было, в частности, убийство начальника управления военного министерства, который был заколот кинжалом весной прошлого года. Хидэмити знал многое...

Эти две группировки, несмотря на борьбу между ними, в основном сходились на том, что образование Маньчжоуго, являющегося базой японской континентальной политики, и эксплуатация его ресурсов должны быть неразрывно связаны с коренными реформами в области внутренней политики Японии.

Расхождения между этими группировками сводились к следующему. Одни считали, что нужно, действуя вооруженным путем, немедленно разогнать политические партии, устранить издавна связанную с ними финансовую клику и установить в стране новый политический режим во главе с императором. Другие занимали более умеренную позицию. Они считали, что незачем лезть на рожон, лучше брать деньги у капиталистов и использовать в своих интересах влияние политических партий. Начальник управления военного министерства принадлежал ко второй группировке. Он был вхож к Хидэмити и поддерживал с ним довольно близкие отношения. Граф знал, что это убийство было карой со стороны экстремистской группировки, считавшей свою жертву изменником.

Но, уверяя брата, что ему неизвестны подлинные замыслы заговорщиков — участников последнего заговора, Хидэмити не совсем лицемерил. Огонь только что вспыхнул, он еще не знал, кто на сей раз выступает в роли поджигателей, и, разумеется, не мог предугадать, до каких пределов они намерены дать разгореться пожару. Именно сейчас ему нужно было бы попасть туда, куда он так спешил в надежде кое-что разузнать и докопаться до истины. А вместо этого он вынужден торчать здесь у брата и, рискуя упустить драгоценное время, вести пустопорожний разговор. Естественно, что у него не было  ни малейшего желания пускаться в подробное описание междоусобицы, существовавшей в среде военных. Он ограничился лишь несколькими общими фразами в духе тех истолкований, которые он уже привык давать мятежам военщины, вспыхивавшим один за другим за последние годы.

Но говорить — это еще куда ни шло. А вдруг почтенный братец, верный своей привычке вести переписку при важной беседе, вытащит карандаш и бумагу и скажет:

— Бойся посторонних ушей. Пиши!

Тогда беседа может затянуться надолго, и Хидэмити с отчаянием думал об этом.

Но что-то говорить все-таки нужно было, и он сделал еще несколько общих замечаний. По мере обострения обстановки в Северном Китае, по-видимому, обостряются противоречия и в военных кругах, и сегодняшнюю вспышку он расценивает как проявление этих усилившихся противоречий.

— Во всяком случае,— заявил он,— как только я получу подробные сведения, я тут же вам сообщу их и буду все время держать вас в курсе дела. Однако я не думаю, чтобы эта кутерьма могла кончиться чем-нибудь серьезным. Для таких опасений пока нет основания.

— Мм... Хорошо,— сквозь зубы процедил Мунэмити и, сверкнув глазами, покосился на окно в черной лакированной раме.— Какая бы из группировок ни совершила это преступление, исполнители — всего лишь исполнители. Они только воду мутят, а рыбку ловят другие.

За окном вихрилась метель. Мунэмити слушал брата и вспоминал, что такая же метель, как сегодня и накануне, была и в тот день, около восьмидесяти лет тому назад, когда случилось трагическое происшествие. И снова встал перед ним белый призрак такого же, как сегодня, снежного дня, когда у Вишневых Ворот был злодейски убит его дед, Омино-ками Эдзима. Еще в детские годы, изучая в школе пэров историю страны, он начал чтить память деда. Неизгладимое впечатление произвели на него решительные, смелые действия первого министра правительства Токугава, который, невзирая иа истошные вопли тогдашней консервативной партии: «Да здравствует император, вон иностранцев!»—подписал договоры об открытии портов ⁹¹. К его восхищению дедом как исторической личностью примешивалось, естественно, и чувство любви и сострадания внука. Этим в значительной мере и объяснялся особый интерес Мунэмити к истории.