Хотя Есисуке и его брат, покойный отец Сёдзо — Дзиэмон, питали друг к другу глубокую любовь и доверие и всегда поддерживали друг друга, характеры у них были совершенно разные, и один только Есисуке не боялся говорить правду в лицо Дзиэмону, которому никто больше перечить не решался.
Есисуке был прав. Если бы не политика, брак этот едва ли был возможен. Старший сын Канно мог породниться с любой местной старинной семьей, при других обстоятельствах он вряд ли женился бы на дочери пришельца, хотя бы и губернатора. А случилось это так.
Киити сперва сватали дочь врача, слывшую здесь первой красавицей, еще в то время, когда она училась в женской школе. Все как будто было налажено, и вдруг жених получил отказ. Мало того. Вскоре девушка вышла замуж за сына смертельного врага семьи Канно — главаря минсэйтовской группы, лесопромышленника Ито. Семьей Канно пренебрегли. Сам Киити, кажется, не слишком был огорчен. Он только что окончил высшее коммерческое училище, вошел во вкус холостяцких развлечений и не торопился обзавестись семьей.
Но его родственники, друзья и политические единомышленники были вне себя от возмущения. «Подумать только, какое коварство! Поистине это большая неприятность, чем провал на выборах!» — то и дело слышал Киити, и в конце концов ему тоже стало досадно. Как раз в это время сюда приехал Дзюта Таруми. Он-то и посватал ему дочь Тодзава.
Невеста уступала по красоте докторской дочке, но все же была довольно мила. Она была дочерью губернатора-сэйюкаевца, что в глазах приверженцев Канно придавало ей больше блеска. Они воспрянули духом и настойчиво советовали Канно поскорее заключить брачный контракт.
Киити тоже нравилась эта красивая девушка, так мило болтавшая на безупречном токийском диалекте. И только Дзиэмон не был в восторге от этого брака. Но наконец он сказал «ладно», и дело было решено. Ни одним словом, ни одним жестом не выдал он своих чувств, когда первое сватовство закончилось неудачей. Но для тех, кто знал его гордый, неукротимый нрав, достаточно было этого лаконичного «ладно», чтобы понять, каким ударом была для него вся эта история. И свадьба, о которой потом долго говорили в городе, была отпразднована так пышно не только потому, что женился будущий наследник фирмы «Ямадзи», а скорее в отместку противнику. Дядя Ёсисуке верно говорил, что брак этот был свидетельством поражения Дзиэмона. Когда Сёдзо стал постарше, он начал замечать в поступках отца немало такого, что было ему неприятно. Когда же он научился оценивать события и людей, исходя из своих левых убеждений, то должен был признать, что отец его был типичным политическим боссом.
И все-таки он тепло вспоминал отца и не мог вырвать его из своего сердца. Отец его очень любил; Привязанность к младшему сыну он сохранил до самой смерти; он умер летом в тот год, когда Сёдзо поступил в университет. Любовь эта всегда вызывала ревность Киити.
Сёдзо долго не мог свыкнуться с мыслью, что отца больше нет в живых. Сейчас Сёдзо жил в своей прежней комнате, где стоял все тот же стол, за которым он занимался еще школьником. Часто ему казалось, что в глубине дома, в кабинете, по-прежнему сидит отец, все еще здоровый и такой румяный, как будто он только что крепко выпил, хотя его отец никогда не брал в рот хмельного. Надев на толстый, с чуть заметными рябинками нос большие очки в черепаховой оправе, он сидит в своем кабинете и что-то читает.
Сёдзо начинал прислушиваться, и временами ему казалось, будто до него доносится нервное покашливание отца.
Этот поблескивающий при свете настольной лампы коричневый кожаный портфель, который лежит сейчас на столе, покрытом старенькой зеленой скатертью, достался ему от отца. Такой портфель в студенческие годы Сёдзо считался неслыханной роскошью.
Каждый вечер после ужина Сёдзо садился за стол и приводил в порядок сделанные за день выписки, но сегодня его портфель так и лежал нераскрытым. Сёдзо сидел и курил, задумчиво следя за дымком сигареты. Южное солнце на Кюсю припекало в мае уже совсем по-летнему, и даже в легком саржевом кимоно здесь было жарко. Сёдзо успел загореть, посвежел, глаза его были полны живого блеска. Свет лампы под желтым абажуром пятнами падал на его одежду и лицо и отражался в глазах. А он видел не свет лампы, а тот образ, который встал перед ним, когда он за ужином прочел заметку в газете.
Два обстоятельства заставили Сёдзо приехать домой: арест брата и прошлое виконтов Ато. Знакомство с эпохой Отомо Сорина, «короля Бунго», пробудило у него желание всерьез заняться историей культуры и, в частности, историей проникновения христианства в Японию. Ему захотелось снова побывать на родине, взглянуть на развалины замка, осмотреть места, где сохранились еще такие названия, как «Китайский квартал», «Площадь Креста», район, где жили когда-то католические миссионеры и светловолосые голубоглазые резиденты,— в общем все то, мимо чего он раньше проходил равнодушно.