Лабиринт

По окончании средней школы он настаивал на том, чтобы поступить в Первый колледж в Токио, а отец посылал его в Пятый колледж в Кумамото, ибо там легче было сдать экзамены. Поступая в университет, он мечтал о литературном факультете, а отец заставлял пойти на юридический... И тогда эта же самая оправленная в серебро трубка с золотым ободком на мундштуке лежала у отца на коленях... В первый раз победил он, во второй раз — отец. Но в обоих случаях он решительно стоял на своем.

А сейчас он и рта не раскрыл, чтобы возразить дяде, сидел и молчал, не говоря ни да, ни нет. Он был похож на полевую мышь: бедняжка мечется, ищет, куда бы укрыться, и вдруг ей указывают спасительную норку.

— Вы думаете, там есть вакансия?—наконец сказал он.— Да и возьмут ли меня? Я ведь клейменый.

Горькая улыбка искривила его губы, и снова он подумал о том, что это клеймо ставит его и разделивших с ним участь товарищей в положение изгоев. Из-за этого клейма он и вынужден был стать архивным червем в конторе управителя Ато и репетитором наследника виконта. Да и эту работу он сумел получить лишь благодаря протекции Таруми, стоившей ему немало унижений. Клеймо виновато и в том, что он испытал за последнее время и утратил веру в себя. И вот теперь единственная для него возможность — зацепиться за незавидное место провинциального библиотекаря . Впрочем, не слишком ли он торопится жалеть себя? А вдруг его не возьмут даже и на эту работу!

— Ну, это не то, что устроиться преподавателем в среднюю школу, это легче уладить,— ответил дядя таким тоном, словно никаких затруднений не было, но тут же заметил: — А если приедет Масуи, то и вовсе нетрудно будет. Хотя мне и не хотелось бы прибегать к протекции...

— Вполне понятно,— подхватил Сёдзо.— И мне бы очень не хотелось беспокоить господина Масуи по такому поводу.—-Тон его был резким — он подумал о том, что хватит с него благодеяний Таруми.

— Конечно. Но если бы тебе удалось, номинально числясь служащим библиотеки, заняться историей христианства или еще чем-либо, что тебя интересует, то ведь лучше этого места не придумаешь. Так мне кажется. Во всяком случае, я постараюсь повидаться со стариком Ямадзаки и выяснить насчет вакансии.

Заботы дяди этим не ограничились. Когда после ужи-: на — вареного риса с побегами бамбука, жареной форели и супа из соевого творога, присланного из Киото, Сёдзо собрался уходить, тетушка сунула ему (и когда только дядя успел распорядиться?) конвертик с деньгами. Денежными делами в доме ведала она.

Сёдзо хотел было отказаться, но тетушка ласково и настойчиво вложила конверт ему в руки.

— Бери, бери,— проговорил дядя таким тоном, словно он был к этому непричастен; затем сказал, что сегодня же позвонит по телефону доктору Сэгава, и вдруг повелительным тоном прибавил:—И завтра же с утра отправляйся в больницу!—А потом совсем мягко:—Ничего! Бывает, и раны на пользу идут.

Сёдзо выполнил дядин наказ. Сначала ежедневно, затем через день, а потом через два он стал ездить в Камада к врачу. Невестке он говорил, что ему нужно поработать в тамошней библиотеке, а посторонние думали, что он ездит на свидания к брату. Таким образом, его частые поездки в соседний город ни у кого подозрений не вызывали. Благодаря своевременно принятым мерам меньше чем через две недели курс лечения был окончен.

Он по-прежнему регулярно ходил в библиотеку, но уже не как читатель, а как сотрудник. Поскольку дело по существу свелось к тому, что он из читального зала перебрался в служебное помещение, у него было достаточно времени, чтобы работать над книгами, которые ему давал Уэмура. До сих пор его возня с архивами виконтов Ато была работой никчемной. Теперь он начал размышлять над тем, как вдохнуть в нее жизнь и сделать по-настоящему полезной. История клана, которую его обязывали писать на основе архивных документов, должна была представить собой цепь событий, рассматриваемых с высоты птичьего полета, то есть в свете деяний даймё из рода Ато и их именитых вассалов. Иными словами, ее надо было написать так, как прежде писалась история Японии,— как некую эпопею о славных делах сильных мира сего, об их мудром правлении и военных победах, об их подвигах и заслугах. Рассказывая, например, о политике жесточайшей экономии, проводившейся казначеем клана Таномо Осаки в годы правления Бунка (Эпоха Бунка— 1804—1817 годы) историк обязан был подчеркнуть, что эта политика привела увеличению богатства клана. Однако запрещалось всякое упоминание о крестьянском восстании, явившемся Ответом на реформы Осаки.

Теперь ничто не связывало Сёдзо, он был свободен в своих исследованиях. Он мог взглянуть и на обратную сторону медали и представить все так, как это было в действительности. Чем глубже он вникал в факты, тем яснее понимал, что все финансовые реформы Осаки были направлены на то, чтобы до отказа завинтить налоговый пресс и выкачивать из населения клана как можно больше средств в пользу князя и его двора.