Лабиринт

Было бы вполне естественно, если бы Есисуке, отзываясь с похвалой о своих прежних приятелях, когда речь заходила о их славе и богатстве, втайне завидовал им. Однако Есисуке был совершенно чужд зависти. Встречаясь со своими былыми друзьями, он держался с ними без особой фамильярности, но сохранил к ним искренние дружеские чувства. Дружелюбное отношение Есисуке к старым приятелям, по мнению Сёдзо, объяснялось прежде всего его доб-ротой. Старший брат Дзиэмон всячески поддерживал Таруми, но Есисуке питал большую симпатию к Масуи. Он знал, что в делах наживы и Масуи средств не выбирает, но считал его более прямодушным человеком. Таруми же, по его мнению, был продувная бестия.

Говоря, что Тацуэ пошла в отца, Есисуке имел в виду не только ее решительный характер, но и прирожденную хитрость.

— Рэйдзо как будто собирается сюда скоро приехать,— проговорила тетушка, словно рассуждая вслух.

В старом доме Масуи, стоявшем на месте бывшей самурайской усадебки у подножия холма, почти все время были раздвинуты сёдзи, чтобы как следует проветрить его. Спешно приводился в порядок и двор. Это проделывалось раз в три-четыре года, и затем вскоре появлялся Рэйдзо Масуи. Он приезжал на Кюсю по делам, всегда был страшно занят, но не было случая, чтобы он не остановился в старом родительском доме и не побывал на могилах предков. Предки Масуи были бедными самураями низшего ранга — таких стали называть «коричневыми» по классификации, введенной в 1818 году знаменитым казначеем клана, который, проводя политику укрепления финансов, установил даже цвет одежды жителей клана по сословно-имущественному признаку. Домик, доставшийся Масуи от родителей и находившийся сейчас под присмотром слуги, был маленький и ветхий. Если бы Масуи не пристроил две-три комнатушки и не расширил немного двор за счет купленного соседнего участка, то таким жильем вряд ли удовольствовался бы даже заурядный клерк из городского учреждения. Но Масуи это нисколько не смущало.

Запущены были и могилы его предков.

Обычно выходцы из этого города, которым удалось сколотить приличное состояние или занять видное положение в обществе, сооружали над могилами своих предков великолепные памятники, всячески стараясь перещеголять в этом друг друга. Пустить пыль в глаза землякам было для них величайшей отрадой, и чем ниже был их род, тем роскошнее были усыпальницы предков. Не отставал от других и Таруми. Место упокоения его предков, принадлежавших к тому же сословию «коричневых» самураев, было теперь обнесено оградой из прекрасного отполированного гранита.

Но Масуи не стал менять на своем семейном кладбище скромного надгробия, которое стояло здесь издавна и вполне соответствовало невысокому рангу пеших самураев.

Однако никто не расценивал это как проявление скупости. Жители города знали, что он, не задумываясь, жертвовал весьма солидные суммы на местные нужды. Причем делал он это тоже не так, как Таруми. Гот еще не дал ни одного гроша из своего кармана и не добивался для города никаких субсидий, если это не шло на укрепление позиций его партии или на поддержку его кандидата на выборах в парламент. Масуи в этом отношении был чист и действовал бескорыстно. Городская библиотека, стоявшая на месте развалин замка, была построена почти целиком на его средства. Местные жители гордились и большим книжным фондом библиотеки и ее зданием; такой библиотеки не было даже в соседнем городе Камада — центре префектуры. Но житейская мудрость жителей Осака брала свое, и местные деловые люди говорили: «А все-таки Масуи-сан мог бы придумать что-нибудь и получше. Кому нужна библиотека? Старичкам, которым нечего делать? Или студентам? Больше она никому не нужна. На эти деньги он мог бы создать здесь какую-нибудь фирму, это способствовало бы процветанию города».

— А что, Сёдзо, если тебе поступить в библиотеку? У тебя нет такого желания?—спросил вдруг дядя, когда они начали сравнивать Таруми и Масуи и вспоминать, что каждый из них сделал для родного города.

Сёдзо промолчал.

— В самом деле. Раз ты пока в Токио ехать не собираешься, какое-то временное прибежище нужно найти. Да и вообще библиотека для тебя во всех отношениях сейчас наиболее благоприятное место. Ты ведь и так там проводишь почти все время. А когда вернется Киити и вся эта суматоха уляжется, можно будет начать разговор о выделении тебе твоей доли наследства. Ну как?

Дядя настойчиво добивался ответа, что вообще ему не было свойственно.

А Сёдзо смотрел на его худые, острые колени, обтянутые саржевым кимоно мышиного цвета, на лежавшую на них трубку в серебряной оправе, перешедшую к дяде от отца.

Когда-то Сёдзо уже сидел точно в такой же позе и точно так же от него требовали ответа. Так бывало не раз, разве что сейчас он смотрел на колени дядя, а тогда — на колени отца.