Лабиринт

Но Тацуэ и Мидзобэ просили разъяснить, что это значит, и Кидзу пришлось рассказать им об экспериментальных работах своего друга.

В связи с этим Мидзобэ рассказал о затруднениях, которые испытывают художники, рисуя натюрморты. Начнешь рисовать яблоки или помидоры — глядь, на другой день они выглядят уже иначе. Совсем как живые существа, у которых меняется выражение лица.

— Где граница между животным и растительным миром — это, по-видимому, сложный вопрос,— заметил Кидзу.—Верно, Ода?

— Скорее всего, абсолютного различия не существует,— ответил Ода.

Тацуэ сказала, что ее это тоже всегда занимало. В прошлое воскресенье она с младшей сестрой смотрела научно-популярный фильм.

— Мы были поражены,— с детским воодушевлением рассказывала Тацуэ.— Представьте себе широкое поле, озаренное лучами весеннего солнца. И вот почва начинает вдруг чуть заметно морщиться, точно вся она подернулась рябью. Потом морщины становятся все крупнее и крупнее. Наконец перед вами только одна складка земли, похожая на огромный разбухший рубец. И вот из нее, словно сонм лилипутиков, которые только что проснулись и высовывают головки, собираясь выбраться из-под одеяла, показываются маленькие пучки травы. И вдруг — паф!—они начинают быстро расти у вас на глазах, они выбрасывают стебельки, веточки, листочки, они вытягиваются во весь рост и, словно руками и ногами, шевелят, двигают своими гибкими побегами, и вот уже все поле колышется, и растения будто пляшут на весеннем ветру! Кажется, что еще немного — и вы услышите их смех!

— Да! Такое же сильное впечатление производит и момент, когда растения сбрасывают с себя стекло! — добавил Ода.

— Вы тоже видели этот фильм, Ода-сан?

— Разумеется.

Кидзу и Мидзобэ не видели фильма, и Ода рассказал им о следующем эпизоде. Небольшой цветочный горшок, в котором были посажены семена ландыша, накрыли стек-лом. Семена дали всходы, ростки превратились в стебельки, на каждом из них появилось по нескольку десятков почек, и они начали понемногу сдвигать и наконец сбросили стекло с горшка. Как будто ватага малышей, соединив свои слабые ручонки, стала открывать дверь. Вот они дружно наваливаются на нее, все больше напрягают силенки, и вот уже дверь подается, отодвигается — сначала на пять, потом на десять, на пятнадцать сантиметров, наконец распахнулась, и малютки с криком «эх!» вырываются наружу. На глазах у зрителей стекло задвигалось, задвигалось и потом —-дзинь! — со звоном упало на пол.

— Великолепная картина!—отозвался Кидзу.— Ну и силища! Как у Кинтаро, который медведя свалил. Особенно здорово у тебя получилось это «эх!» — подшучивал он над приятелем.

— Нет, право, это производит очень сильное впечатление,— оправдывался простодушный Ода.

Наслаждаясь смущением приятеля, Кидзу улыбнулся, сверкнув своей белозубой улыбкой, но она тут же погасла. Красиво очерченные губы его плотно сжались, под смуглой кожей на скулах вздулись желваки, и он сразу помрачнел. «Это растение благороднее молчащих людей.

Кинтаро — герой одноименной японской сказки о мальчике-силаче, ставшем впоследствии знаменитым воином.

Во всяком случае, оно лучше того жалкого камыша, который ныне торчит и не шелохнется, не зашуршит». Возможно¹⁸ , у Кидзу готовы были вырваться именно эти слова, но он проглотил их вместе с остатками своего остывшего кофе. Сладковато-горькая жидкость как будто успокаивающе подействовала на него, и, снова улыбаясь, он спросил:

— А не пригласить ли нам сюда Канно?

— Это идея! Надо позвонить! — обрадовался Ода.

— Позвоните, только не говорите ему, кто здесь. Так будет интереснее,— оживилась Тацуэ. Интриговать было ее страстью.— Номер вы знаете?

— Знаю. Сейчас позвоню,— ответил Ода. Но прежде, чем этот грузный, мешковатый человек успел подняться со стула, легкий, подвижной Кидзу уже прошмыгнул между столиками и был около лестницы. Вскоре он вернулся. На лице его блуждала кисловатая улыбка. Канно не по-> звали к телефону. Полный достоинства голос, какой и полагается иметь слугам в доме виконта, ответил ему в телефонную трубку: господин Канно сегодня с четырех до шести должен заниматься с молодым барином. Если дело не спешное, позвоните попозже.

Тацуэ и Мидзобэ сказали, что они собираются на премьеру, которую ставит сегодня балетмейстер, приятель художника, и у кафе распростились с молодыми людьми.

Не успел еще развеяться запах жасмина, который распространяла вокруг себя Тацуэ, как Ода изрек:

— Да, эти люди умеют жить. Ничего не скажешь!

— В популярных романах художники и писатели чаще всего выводятся как любовники, дамские угодники или прихлебатели и наставники у золотой молодежи.

— А что за птица этот художник?