Лабиринт

Тацуэ почти не писала писем. Но если садилась писать, то уж писала, сколько хотела и что хотела. Сёдзо знал это. На то письмо, которое она перед самой гибелью вручила ему в аэропорту, вероятно, пришлось бы наклеить не меньше трех марок. Ее письмо к госпоже Ато по времени должно было совпадать с его помолвкой с Марико. Может быть, таким путем Тацуэ со свойственной ей прямотой решила положить конец его связи с госпожой Ато? А Сёдзо она об этом ничего не сказала. Чем больше он об этом думал, тем больше росло у него желание узнать, что там было написано, но так же мгновенно, как меняется сигнал светофора на перекрестке, мысли его изменились. А не лжет ли она? Сначала это было только сомнение. Затем оно перешло в уверенность. Если бы Тацуэ написала письмо, она сказала бы ему об этом. Правда, она лучше чем кто-либо другой знала его нерешительность, а сама в иных случаях действовала очень решительно, но все же казалось подозрительным, что Тацуэ могла написать госпоже Ато письмо, касавшееся его, и не сказала ему об этом ни слова. Нет, вернее всего, это выдумка высокопоставленной распутницы, желающей заманить его на ночь в свои сети. Закинув руки за голову, он презрительно засмеялся. Вместе с тем по какому-то странному капризу им вдруг овладело неодолимое желание выяснить правду. И если Миоко это сочинила — разоблачить ее, унизить, просто-напросто избить. Да, уж он не пощадит ее белое нежное тело, отколотит ее как следует. Он резко поднялся. Выйдя в коридор, он даже не пытался приглушить свои шаги. Как только он завернул за угол, ему в глаза бросилось круглое окно, в котором еще горел свет. Точно грабитель, он ринулся туда...

Наутро Сёдзо уехал, даже не позавтракав. Взятый у профессора Имуры каталог он попросил в гостинице передать ему вместе со своей визитной карточкой, на которой он нацарапал несколько слов извинения, ссылаясь на непредвиденные обстоятельства. Написанные открытки он тоже не отправил. По пути на вокзал он изорвал их на мелкие кусочки и швырнул в мандариновую рощу, будто хотел вырвать из своей памяти и развеять по ветру все, что было связано с этим местом и с минувшей ночью.

А в комнате с круглым окном, когда стрелки часов показывали больше десяти, Миоко все еще лежала в постели. Наконец она встала и долго наслаждалась утренней ванной. Заказанный ею завтрак — хрустящие тосты и яйца всмятку — превратился для нее в ранний обед. Миоко вышла к столу в теплом халате сиреневого цвета. Положив салфетку на колени, она спросила у горничной, наливавшей чай:

— А постоялец из той комнаты уже уехал?

По пути в ванную она уже сама заглянула в его номер, и вопрос этот был задан только для отвода глаз.

Услышав, что он уехал сразу же, как встал, даже не позавтракав, она взяла ломтик хлеба и, еще не успев поднести его ко рту, как ребенок, вдруг увидевший что-то забавное, весело и звонко рассмеялась.

— Значит, не пришлось его как следует обслужить, а?

Вот и все, больше об уехавшем госте не было сказано ни слова. В этом тоже было что-то детское: ведь ребенок сразу забывает об ушедших. В памяти ее стерлось все, что было ночью, как если бы стерли ластиком карандашную запись! Или один образ в ее сознании уже сменился другим, подобно тому как исчезают краски изображения, поверх которого нанесен иной рисунок.

Горничную, которая, убирая со стола, составляла на большой посеребренный поднос посуду, Миоко попросила заказать разговор по междугородному телефону.

— Телефонный узел Маруноути, номер 38-58.

— Маруноути, 38-58?

— Закажите срочный разговор.

— Хорошо, слушаюсь.

Миоко собиралась вызвать по телефону Ясухико Ханава, которого можно было назвать и старшим товарищем Тадафуми и домашним учителем — преемником Сёдзо. Закончив университет, он работал в отделе военно-морской разведки. Правда, он был там внештатным сотрудником, и вся его работа заключалась в том, что он делал переводы. Имя его дяди, вице-адмирала Фудзиты, пристроившего племянника на это место, способствовало тому, что отношения Ясухико с домом Ато, точнее говоря — с Миоко, не прерывались и после того, как Тадафуми поступил в военно-морское училище. Мысль о том, что для будущей карьеры Тадафуми в военном флоте полезно иметь такую протекцию, какая была у Ясухико, разделял и виконт.