Лабиринт

Поскольку я сознательно пропустил срок подачи заявления об отсрочке, который истекал в мае, теперь, если я пройду медицинскую комиссию, не исключена возможность, что передо мной встанет тот же вопрос, который возник у моего двоюродного брата. Какой шум поднялся бы, если бы я сказал, что не прочь жениться, но никого не возьму, кроме Раку. Но разве я решусь произнести эти слова? А если и заявлю это, хватит ли у меня сил устоять перед возмущением, уговорами, сетованиями и нападками родителей, братьев и всех домашних и, выдержав борьбу, осуществить свое намерение? Уверенности в этом у меня нет. Думается, по своей слабохарактерности, податливости и недостатку самолюбия я уступил бы. Ведь уступил же я в вопросе выбора факультета и вместо филологического, о котором мечтал, пошел на юридический. Да и учиться поехал не в Токио, а в Киото. Став студентом, живу по настоянию родителей у старшей сестры в Косэйэн, хотя оттуда далеко и неудобно ездить в университет. Уступчивость стала чертой моего характера, с которой я ничего не могу поделать, хотя она у меня не врожденная, а скорее благоприобретенная. И родители, и два старших брата, и две старшие сестры с детских лет хвалили меня за послушание, и оно стало для меня предметом гордости. Затем у меня развилось кокетство своим положением самого маленького в семье. За это меня еще больше баловали, и хоть в душе моей нарастал протест против этого, я все больше привыкал рядиться в маску послушания, и постепенно это стало чертой характера. Часто я испытываю что-то похожее на ненависть к отцу и матери, к братьям и сестрам за то, что они своей любовью приучили меня к нелепой фальши, изменили мою натуру. Какой я все-таки нескладный, весь изломанный!

А ведь так же я веду себя и в отношении Раку. Я и виду не подал, как меня потрясла, как завладела мною страстная любовь к ней. Я, наверно, даже ни разу не улыбнулся ей. И там в горах и здесь, при нашей единственной в день встрече в коридоре, я более сух с нею, чем со всеми другими нашими слугами. Поэтому Раку боится меня. Родители, ничего не зная о моих переживаниях, считают меня послушным и примерным юношей, А Раку, видимо, уверена, что я молодой человек, поглощенный своими науками, юноша угрюмый, замкнутый, который даже и не глядит на женщин.

Август 1941

Вчера у нас ночевал полковник медицинской службы М., уроженец здешних мест. Он служит сейчас в дивизии в Ко-кура и, будучи неподалеку по делам службы, заехал поклониться родным могилам. На кухне по его заказу готовили суси из макрели так, как это готовят только в наших краях. Никто не стеснялся старого знакомого, и устроенный в честь его обед был многолюдным и оживленным.

Вот что рассказывал господин М. В генштабе планируют новые военные операции и мобилизацию. Произведен точный подсчет, сколько для этих операций потребуется личного состава, оружия, боеприпасов, продовольствия и всех необходимых материалов. Что касается личного состава, то по всем дивизиям страны во все входящие в них полки послана разверстка на столько-то тысяч, столько-то сотен, столько-то десятков человек « пехотинцев, артиллеристов, солдат военно-воздушных сил, кавалеристов, солдат обозно-транспортных войск. На основании разверстки каждый полк определяет, сколько следует в данном году мобилизовать людей в округе этого полка — в городах, селах и деревнях — и как их распределить по родам войск. Составленные в соответствии е этим документы вплоть до дня призыва хранятся в запечатанных пакетах в сейфах соответствующих учреждений. Никому не разрешается не только прикасаться к этим пакетам, но и смотреть на них. Ведь это не просто списки — это строгая военная тайна.

Я вспомнил, как писал когда-то господину Канно: можно с определенной вероятностью установить, выпадет ли в игре та или иная карта. Данный случай похож по трудности подсчета на карточную игру. Но там что-то учитываешь заранее. А вот когда и кому придет повестка о мобилизации — этого рассчитать невозможно, это вроде бесконечного числа. Я жаловался в письме господину Канно, что невозможность определить эту вероятность очень действует на нервы. На военных занятиях нас каждый раз запугивали. «Отсрочки по призыву теперь отменяются. В любой момент вас могут призвать. Будьте готовы»,— говорил майор.— «Если уж так, то лучше заранее пойти добровольцем»,— в отчаянии говорили мы тогда.