Лабиринт

Впереди шагали Хама и Сёдзо, а перед ними бежали по земле их неестественно длинные тени. У Сёдзо от бессонной ночи покраснели глаза, он сосредоточенно и как-то особенно серьезно всматривался в свою тень. Но еще пристальнее присматривался он к тому, что такой же черной тенью лежало у него на сердце. Четверо конвойных были рядовыми первого разряда ²⁰⁰, Они не знали, зачем старший ефрейтор и Канно направляются в штаб, расположенный в К. Разумеется, им и в голову не могло прийти, что какого-то Канно вызывают в главное расположение части, но по лицу старшего ефрейтора догадывались, что дело нечисто. Если только ефрейтор не был пьян, он, когда дело пахло неприятностью, обычно кривил свое маленькое, сплюснутое с боков лицо, лицо честного лавочника, плотно сжимал губы и время от времени притворно покашливал, морща ное и широкие прямые брови. Да и Канно был явно подавлен. Впрочем, для солдат сегодняшний поход был чистой находкой. Было ясное сентябрьское утро, и шли они словно на прогулку, не замечая тяжести винтовок. А когда по пути стали попадаться двигавшиеся рядами рабочие из деревни О. в своих остроконечных Соломенных шляпах, конвоиры совсем развеселились: хоть на один денек они свободны от этой каторги, от грязных земляных работ, Надо сказать, что Чэн, хоть он и жил в том же селении, никогда не выходил в такую рань из дома; у него был старенький велосипед — единственное его богатство, и он мог позволить себе не спешить.

Ивы, росшие у дороги на берегу грязного пруда, уже начали желтеть. За ними тянулись поля гаоляна, и его листья тоже уже тронула ржавчина осени. Ивы да поля говорили, что лето прошло; через месяц здесь наступит осень без единого румяного листка. И как же она не похожа на красочную японскую осень! Зато эти обширные бурые земли незаменимы для маскировки во время воздушных налетов. В мгновение ока отряд рассыпается, люди падают на землю и в своей одежде цвета хаки становятся неотличимы от борозд. Самолеты противника обычно появляются с юга, но в такой ранний час налетов не бывает, поэтому никто не думал об опасности. Однако конвоиры постепенно мрачнели и даже не болтали теперь между собой. Какая-то смутная тревога исходила от шагавших впереди ефрейтора и Кнно и леденила сердца страхом.

В С. прибыли раньше намеченного срока. По сравнению с О., где стоило двум женщинам у общего колодца затеять перебранку — и визг был слышен в каждой фанзе, поселок С. можно было по праву именовать городом. Но война изменила его облик, пожалуй, даже сильнее, чем городок К. Полевые склады, построенные для нужд разбросанного поблизости отдельно действующего отряда, служили прекрасной мишенью для бомбардировщиков, налетавших из Гуйлиня ²⁰¹. На станции не осталось ни платформ, ни вокзала. Они лежали грудой битого кирпича и штукатурки, а между ними, будто поток, зажатый берегами, сверкая в лучах утреннего солнца, бежали рельсы, напоминающие даже цветом своим воды потока. Подобная картина наблюдалась не только здесь. Оккупация ограничивалась теперь, если можно так сказать, лишь точками и линиями, то есть опорными пунктами и железнодорожными коммуникациями, и почти все станции в районе боев выглядели примерно так же.

Подойдя к ограде из кольев и колючей проволоки, старший ефрейтор Хама остановился. Отпустив конвоиров, он поднял руку и указал в сторону стоявшего впереди часового, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком:

— Там, за ним, где пожарище, есть японская харчевня. Наверно, знаете? Хозяйка ее — уроженка Асакуса, а жила в Тяньцзине. Скажите ей, что я вас прислал, и она накормит вас. Японского бобового супа даст. Валяйте позавтракайте.

Конвоиры ответили, что еще не голодны и хотят дождаться отправки грузовика, на котором Сёдзо и старший ефрейтор поедут в штаб.

— Да еще неизвестно, пойдет ли он вовремя. Нам с Канно это еще нужно выяснить. Так что отправляйтесь, ребята!

— Есть,— хором ответили солдаты.

— Позавтракайте и, не мешкая, возвращайтесь в часть.

— Есть! — повторили солдаты, и четыре руки, точно на шарнирах, одновременно взлетели к фуражкам, отдавая честь ефрейтору. Прежде чем отправиться, кто-то из конвоиров помахал Сёдзо:

— Возвращайся скорей!

— Ждем тебя! — добавил другой.

Стараясь говорить по возможности бодро, Сёдзо кинул: — До свиданья, ребята!

Вчера после ужина Сёдзо удалось поймать на несколько минут Хаму. Он знал, что Хама утром тоже отправится в К., и решил признаться ему в своей тревоге и спросить, что Хама думает насчет этого вызова в штаб. Сёдзо находился в том душевном состоянии, когда человеку необходимо с кем-нибудь поделиться. Хоть с деревом, хоть с камнем... Быть может, удастся тогда спастись от леденящего страха, который сковал все его существо. Но разговор не продлился и пяти минут. Благодаря новому приношению Чэна Хама чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Когда фельдфебель Уэда выставил его от себя, он поселился в казарме вместе с солдатами, а говорить там было неудобно. Тем не менее чувствовалось, что сейчас Хама неспокоен.