Лабиринт

Женщины курили, зажав сигарету в ярко накрашенных губах, и, перешептываясь о чем-то, бросали по сторонам кокетливые взгляды. Сёдзо догадался, что кое с кем из ехавших в грузовике мужчин они были знакомы достаточно близко. Такие же взгляды они без стеснения посылали и в сторону поручика, сидевшего, скрестив ноги, среди своих солдат в углу грузовика. Его круглые, гладко выбритые щеки делали его похожим на мальчика, прилепившего себе красивые усики. Женщины откровенно любовались юношей, и он вдруг с достоинством нахмурил брови. Женщины окончательно развеселились, послышался негромкий смех. Они нисколько не оробели. Их поведение объяснялось не только личным знакомством с ехавшими здесь мужчинами. Все эти особы (таких часто можно было встретить даже непосредственно в районе боевых действий) пользовались правами вольнонаемного состава, а в более широком смысле их, пожалуй, справедливо было причислить даже к офицерскому составу.

Грузовик мчался на полной скорости. В кабине водителя, кроме солдата, сидевшего за рулем, находился еще солдат охраны. Были караульные и в кузове машины. Однако в случае бомбежки их пули и штыки были бы ни к чему. Стремительная скорость грузовика походила на бегство — только бы проскочить, пока не появились самолеты.

Как и полагается в это время года, поднялся ветер. На дорогу после окончания сезона дождей не упало ни капли влаги, и из-под тяжелых колес грузовика тучами поднималась пыль. Ветер не рассеивал их, а свивал в огромные смерчи и обрушивал на грузовик. Пыль, оседавшая на одежде людей, была не особенно заметна на хаки, но на розовых и светло-голубых шарфиках женщин она лежала густым слоем, забивалась в каждую складку. Женщины перестали смеяться и болтать. И не потому, что они вдруг решили вести себя поскромнее или хотя бы притвориться смиренницами. Просто пыль и безжалостная тряска подействовали даже на этих ко всему привыкших женщин.

В просвет между плечами мужчин, сидевших, скрестив ноги, или стоявших на коленях, Сёдзо заметил профиль женщины в оранжевом шарфике, пристроившейся с краю. Это была самая молодая из всех. У нее были пухлые щеки и гладкая нежная кожа; выглядела она совсем юной и невольно возбуждала жалость: видно, родилась бедняжка под несчастливой звездой, если оказалась в такой компании. Девушка не смеялась и не болтала, как ее подружки. Яркая губная помада резко выделялась и казалась особенно неуместной на ее бледном, явно малокровном личике, а когда она глухо покашливала, поднося руку ко рту, чувствовалось, что виной этому не только дорожная пыль.

Через час с лишним грузовик приблизился к подножию длинного плато. Партизаны, совершая налеты на железную дорогу, взрывали и полотно. Тогда в этих местах строились временные дороги. Однако они были совершенно разбиты, так как большая часть грузов перевозилась автотранспортом. Там, где дорога подходила близко к скалам, она была усеяна обломками обвалившегося известняка, точно белыми костями. Пыли здесь было меньше, зато тряска стала еще несноснее. Набившиеся в машину люди, точно во время урока гимнастики, то одновременно подавались все в одну сторону, то откидывались назад, то подпрыгивали. Сёдзо заинтересовала девушка в оранжевом шарфике. Когда он смотрел прямо перед собой, она невольно попадала в поле его зрения, хотел он того или не хотел. Но смотрел он на нее, пожалуй, не только поэтому. Молоденькая проститутка, как ни странно, напоминала ему его жену. Чем же она похожа на Марико? Сходство самое отдаленное. И все же Сёдзо ощущал его как нечто неопровержимое. И присматриваясь к девушке, он наконец понял, чем она похожа на Марико. Повязанный над самым лбом шарфик придавал ее маленькой головке форму горшочка. Когда Марико возилась со своей козочкой, она точно так же повязывала голову красной шелковой косынкой с черными разводами.

Неожиданно остро, до физической боли, ему вспомнилась жена. И тотчас же вновь налетел мучительный страх. Нет, вызывают его именно из-за ее письма. Если бы речь шла только о расследовании в связи с его старыми грехами, его вполне могли допросить на месте, в его части, а не стали бы вызывать в штаб. Как он сразу этого не понял? Принимая желаемое за действительное, он всячески пытался объяснить свой вызов той старой историей, чтобы хоть на час избавиться от терзавших его опасений. Но это была лишь отсрочка. И сейчас он думал об этом даже с чувством какой-то вины. Чтобы вызволить Марико из беды, он готов был на все. Готов был, не дрогнув, отдать свою жизнь, лишь бы Марико не угрожали неприятности. (Но по своей воле одно другим не заменить.) Желание, чтобы расследование коснулось лишь принадлежности его к красным, было не чем иным, как своеобразным выражением этой готовности. Но если оправдается худшее из его предположений, что тогда делать? Где же тогда выход?