Лабиринт мертвеца

«А ты знаешь, как выглядит тетерев?»

«Знаю!»

«И как?»

«Не так, как Лена!»

Гаммер с Настей продолжали переписку, а я прошлась по лабиринту стеллажей. Они были старенькие, с чёрным металлическим каркасом, коричневыми дээспэшными полками и торцами. На торцах изредка встречались указатели из цветных букв, однако по большей части стеллажи стояли безымянные. С ходу я бы никогда не разобралась, где тут какой раздел по библиотечно-библиографической классификации, даже если бы догадалась заранее с ней ознакомиться, но мне было достаточно и того, что книги шли по алфавиту. У стен книгохранения стояли обычные книжные шкафы без дверок, над ними тянулась толстенная труба подвальной вентиляции. Кое-где в лабиринте попадались пустые столы с задвинутыми стульями. Столы и стулья были допотопные, как и большинство собранных здесь книг. Наверное, книги поновее лежали наверху в отделах обслуживания.

Я добралась до входной двустворчатой двери. На всякий случай дёрнула ручку – заперто. Попробовала найти выключатель, но потом решила не рисковать и не включать общий свет. Огляделась с фонариком и увидела, что налево и направо от двери всё заставлено высоченными стопками книг. Они возвышались на столах, на полу, были напиханы в стеллажи. Стопки пугающе кренились, но, прислонённые друг к другу, удерживали равновесие. Я догадалась, что книги тут подготовлены для списания. Людмила Степановна не преувеличила, сказав, что каждый год списывает по несколько тысяч экземпляров и так постепенно избавляется от старого фонда. На подоконнике в отделе комплектования была малая капля этой пожелтевшей бумажной волны, обречённой превратиться в макулатурную массу, а затем, свернувшись рулоном туалетной бумаги, повиснуть в ванной у Гаммера.

Я пробежалась по корешкам ближайшей стопки. Эдмунд Низюрский, Марк Твен, Жигмонд Мориц, Персиваль Рен, Джек Лондон… Как же много тут было Джека Лондона! Мне стало его жаль, и я пожелала ему отправиться к читателям какой-нибудь сельской библиотеки – списанные экземпляры иногда попадали туда, или в колонию для несовершеннолетних, или в зоопарк, где библиотека разместила свой шкафчик для буккроссинга.

Настя написала, что выбралась из лифтовой комнатки и возится с лошадью. Не сумела приладить её на место и ругала Гаммера, хотя он предусмотрительно снабдил Настю присоской, чтобы удержать картину в проёме, и второй железякой, чтобы повернуть гвоздики. Присоска соскользнула, и Настя стукнулась лбом, пока ловила картину, а теперь высказала Гаммеру всё, что только может прийти на ум человеку с разбитым лбом. Гаммер в ответ скинул Насте ссылку на ролик с медитативной музыкой и заунывно-протяжным «Ом».

Убедившись, что в книгохранении нет других дверей и переходов в дополнительные помещения, я занялась стеллажами. Нашла иностранную литературу и полки с авторами на «Р». Заметила Майн Рида, пока не отобранного на списание, и «Оцеолу», которого прочитала в декабре, – хорошенький томик с вишнёвым индейцем на коленкоровом переплёте. «Детская литература», восемьдесят восьмой год. Судя по первому листку возврата, за всё время он лишь однажды поднялся наверх, а судя по второму, я была его единственным читателем. Я невольно отвлеклась, вспомнив историю Рэндольфа. В декабре и не подозревала, куда заведёт предложенное Настей шуточное расследование. А завело оно в книгохранение! Я мысленно прикрикнула на себя и попросила не отвлекаться от поисков. Увидела томики Родари, Роулинг, Руставели. И никакого Ружа. Я понимала, что библиотекари по моей просьбе сами в первую очередь заглянули именно сюда, поэтому не расстроилась. Просто убедилась, что они не ошиблись.

Вспомнила про застановки, о которых говорила Людмила Степановна. ((Таинственное похищение» могли сунуть на чужое место, нарушив алфавитную последовательность, и я обошла соседние стеллажи иностранной литературы. Поискала на «И», потому что Руж был Иваном. На «Т», потому что ((таинственное», на «П», потому что «похищение». Даже заглянула на полку с буквой «С», поскольку Ружа в шестьдесят четвёртом году выпустило «Издательство литературы на иностранных языках „София“». Название издательства натолкнуло меня на идею поискать в отечественной литературе, ведь в советские годы Болгарию не считали таким уж явным зарубежьем.

На полках отечественной литературы я откопала только Рытхэу. Ружа рядом с ним не было. Тем временем Настя замолчала. Связь в подвале терялась, и смартфон иногда переставал вибрировать, однако Настя не отправляла сообщений уже полчаса, и я заволновалась.

«Насть, ты как?» – написала я в общий чатик.

«Пью чай с вареньем».

«А как лошадь?»

«Готовлюсь пристрелить, чтобы не мучилась».

Чуть позже Настя добавила:

«Допью чай, доем печеньки и загоню драную кобылу в стойло, а то наш баклан от меня не отстанет».

«Орёл, – поправил её Гаммер. – Я орёл».

«Слушай, Гам, я за тебя волнуюсь. Всё прекрасно, но я бы проверилась у психиатра».

«Вот и проверься».