Лабиринт мертвеца

Я закрыла чатик и вновь включила фонарик. Пошла искать стеллажи со сборниками. Людмила Степановна обмолвилась, что болгарин Руж мог угодить именно в сборники. Сейчас я с радостью ухватилась за её странную наводку. Нашла томики грузинских, украинских и чехословацких сказок. Здесь же обнаружила отдельные произведения, на сборники совсем не похожие, уж не знаю, зачем их сюда запихнули. Дошла до польских писателей Рыбовича и Рыльского. Руж неплохо смотрелся бы в их компании, однако он предпочёл изгнание – спрятался и на мои отчаянные призывы не отвечал.

Я зашла со смартфона в интернет, почитала о ББК, надеясь встретить какую-нибудь подсказку, но быстро запуталась в отделах и разделах жуткой библиотечной классификации. В итоге взялась обойти все стеллажи без разбора. Заметив авторов на «Р», перебирала книги, вынимала тоненькие экземпляры с неподписанным корешком и подсвечивала их обложку, потом шла дальше. Ни Ружа, ни «Таинственного похищения», ничего! Измучившись, я повалилась на стул у шкафа с подшивками газет. Нестерпимо захотела спать. Чтобы хоть как-то взбодриться, достала из рюкзачка мамины чайные кексы, бутерброды с сыром и термос с облепиховым морсом. Устроила себе ночной перекус. Взбодрилась, но теперь захотела в туалет. Пожаловалась в общий чатик, что санузел в книгохранении почему-то никто не предусмотрел.

«Мне до туалета тоже не добраться, – ответила Настя. – Дверь-то закрыта. А я сдуру выпила три чашки чая».

«Воспользуйся чайником», – посоветовал ей Гаммер.

Настя завалила его рвотными смайликами и написала: «Не буду пить у тебя чай. Никогда. И не предлагай. Даже думать не хочу, что ты там вытворяешь со своим чайником».

Чуть позже добавила:

«Но, вообще, мысль».

«Настя!» – возмутилась я.

Мы ещё какое-то время шутили о том, чем бы заменить ночной горшок, затем я отправила Насте личное сообщение:

«Что у вас с Глебом?»

«А что у нас с Глебом?» – тут же спросил Гаммер, и я поняла, что отправила сообщение в общий чатик.

Сказались усталость и сонливость.

«Цапля в гнезде», – отозвался Глеб.

«То есть спит», – пояснил Гаммер.

Я повторила вопрос в личной переписке с Настей:

«Что у вас с Глебом?»

«Не знаю».

«Это как?»

«Так».

«Какие у вас отношения?»

«Он от меня в восторге».

«Я серьёзно».

«И я. Он странный. Поначалу было весело, а теперь подвешивает».

«Странный?»

Настя ответила аудиосообщением:

«Ничего не рассказывает. Про себя, про Петербург. Про отца своего молчит. Я только знаю, что его родители в разводе. „Инстаграм“[5] у Глеба есть – там много подписок и подписчиков, а фоток нет. И мать у него странная. Приезжала недели три назад… Знаешь, она будто оставляет здесь Глеба в наказание. И в доме у них всё как было. Ни ремонта, ни мебели. Ещё он иногда спрашивает про тебя, про твой „Ратсхоф“, про твоего папу. Но он классный. И целуется хорошо! О-о да! Когда брошу Глеба, можешь сама попробовать. Ещё иногда мне кажется, что ему грустно».

«Грустно? – написала я. – Почему?»

«Это уже по твоей части. Будешь с ним встречаться, сама и выяснишь».

«А что он обо мне спрашивает?»

«Да ничего такого. Всякое».

«Что всякое?»

«Да не помню я! Всякое! Ладно, хватит. Обо мне с Глебом поговорили. Твоя очередь».

«Что?»

«Что у вас с Гаммером?»

Я кинула Насте злой смайлик и закрыла «Вотсап». Нужно было заново пройтись по стеллажам, но я позволила себе минутку-другую полежать на столе с закрытыми глазами. Представила, как ночью в Калининграде случится что-нибудь жуткое вроде землетрясения или невероятного всплеска пандемии. Утром никто не придёт открыть библиотеку. О ней забудут до лучших времён. Я останусь взаперти. Как-нибудь выломаю деревянную дверь из книгохранения, а вот с металлической дверью из подвала не справлюсь и останусь тут жить. Мне сразу вспомнились дедушкины рассказы о немцах-беспризорниках, несколько лет после войны прятавшихся по подвалам разгромленного Кёнигсберга. Их отлавливали и отвозили в детский дом, однако они сбегали и опять спускались в подвалы. Беспризорников было особенно много на современном острове Канта – в старинном Кнайпхофе, уничтоженном бомбардировками.

Едва ли в Калининграде остался не обследованный мною уголок. Ну, если не считать Балтрайона, некоторых районов на севере и совсем уж отдалённых районов на юге. Ладно, необследованных уголков хватало, но современный центр я изучила весь и знала его по собственным наблюдениям. Довоенный городя знала по открыткам, книгам и папиным рассказам – могла по памяти набросать карту Кнайпхофа, Альтштадта, Лёбенихта, Форштадта, Ломзе и в точности назвать соединявшие их мосты. А вот послевоенный город, каким он был в конце сороковых, я знала исключительно по рассказам дедушки Вали, но сложить картинку из его историй у меня не получалось.