Лабиринт мертвеца

Папа часто жаловался, что сейчас, пока идёшь по Калининграду, устаёшь отдавать честь бесконечным сержантам, лейтенантам, майорам, полковникам и генералам: улица Генерал-лейтенанта Озерова, улица Подполковника Иванникова, улица Старшины Дадаева – таких улиц было с полсотни. В их именах крылась своя история – важная, но какая-то узенькая, сконцентрированная на военном грохоте нескольких лет, а всевозможные имена Пушкина, Лермонтова, Гоголя звучали довольно мило, но к самому городу отношения не имели. Папа, смеясь, рассказывал, что в первые послевоенные годы названия улиц менялись стремительно и с ними постоянно возникала путаница. Литовский вал одновременно был и Пехотной, и Новой, а в Сталинградском районе появились сразу две Офицерские с одинаковыми номерами домов. По всей Калининградской области новые имена рассеивались щедро и бестолково, почти наугад. В Сосновке, где стояла наша семейная дача, не было ни одной сосны. В Берёзовке по соседству не росли берёзы, а в Каштановке никогда не росли каштаны. Новые названия отрезали от области её историю, сделали область беспризорной.

В шестом классе учительница географии вывела нас из школы, чтобы мы увидели, как после зимовки в Калининград возвращаются журавли. Задрав головы, мы наблюдали за журавлями, а учительница объясняла нам, что они отдыхали в Судане. Лазоревки и чёрные дрозды летели из Испании, мухоловки-пеструшки и славки-завирушки – из Кении. В иные дни над нашей Куршской косой пролетало до полумиллиона птиц. Подобно своим бесчисленным предшественникам, они останавливались на косе возле посёлка Рыбачий, бывшего Росситтена. А в прошлом году я гуляла неподалёку от Верхнего пруда и сделала маленькое открытие. Улочка Братская раньше называлась Росситтен Вег, что в переводе с немецкого означало «Путь в Росситтен». Мне это показалось странным. Улочка была коротенькая, никуда толком не вела и уж конечно не выводила на расположенную за сорок километров отсюда Куршскую косу Я заглянула в карту и осознала, что Росситтен Вег, будто маленькая стрелочка, указывала прямиком на посёлок Росситтен. И ведь дело было не в её направлении – мало ли других улочек Кёнигсберга смотрело на Куршскую косу, нет. Думаю, улицу так назвали, потому что над ней тянулся один из главных птичьих маршрутов и жители её домов весной целыми днями наблюдали за многотысячными стаями. Вот уж точно, птичий путь в Росситтен. Он, как в глине, отпечатался в названии улицы, и не так важно, что сам маршрут изменился, а птицы теперь облетали Росситтен Вег стороной. Важно, что Братская молчала, а Росситтен Вег говорила, как прежде говорили другие улицы Кёнигсберга, делая город живым.

Сейчас, гуляя по берегу Нижнего пруда, я вдруг почувствовала, что в детских рисунках «Оцеолы» таилась своя нерассказанная история Смирнова, нужно было только прочитать её, как я читала мифологические образы на барельефах кёнигсбергских домов. Болгарская карточка была не лотерейным билетом, а запечатанным в конверт посланием одинокого человека – призывом разгадать его тайну, услышать печальную историю его жизни и смерти. Раз уж послание упало в мой почтовый ящик, я не могла от него отвернуться, как рыбак не может отвернуться от выловленной им бутылки с мольбой о спасении. К тому же я не знала, действительно ли Смирнов выбрал мой адрес наугад. Не представляла, зачем чудаковатому богачу присылать открытку с подсказками именно мне, однако решила, что продолжу расследование, не отступлюсь, пока не пройду весь лабиринт мертвеца, – займусь историей Смирнова, а сундуки с золотом доверю Гаммеру, Насте и Глебу.

Я ещё полюбовалась кучером в пролётке, и воображаемый Кёнигсберг закрутился вокруг меня пёстрой воронкой. Я стояла в центре урагана и видела, как изнутри его вихревые стенки покрываются красным кирпичом, арочными окнами вилл, узкими окнами угловых башенок, мансардными прищуренными окошками и островерхими козырьками с оконцами, украшенными деревянной резьбой. Кольцо смерча сжималось, теснило меня, а потом стало прозрачным и рассеялось лёгкой дымкой. Я вновь увидела Калининград и обрадовалась возвращению в реальный город. Я могла ворчать и быть до жути занудной, но любила его с переименованными улицами и закатанной в асфальт брусчаткой, как любила двуликое здание нашей детской библиотеки. Я улыбнулась и зашагала по направлению к Амалиенау. На ходу включила смартфон. Сразу высветились пропущенные звонки и сообщения в чатике. Настя с Гаммером меня потеряли. Я написала им, что успею на два последних урока, и предложила после школы собраться в штаб-квартире.

Глеб вернулся вчера ночью. Настя переслала ему собранные Гаммером материалы о лабиринте мертвеца, и, когда мы поднялись на верхний чердак, не пришлось отдельно пересказывать Глебу историю охоты за сокровищами Смирнова.

– Настя права. – Я усадила всех на диван и встала у пробковой доски.

– Ещё бы! – воскликнула Настя и тут же уточнила: – А в чём я права?

– Надо ехать в Светлогорск.

– О… – только и сказал Гаммер. – Ты уже знаешь, что там делать?