Лабиринт мертвеца

Наконец папа упомянул коллекцию блокадных открыток, которую лет десять назад выкупил у частных владельцев и перепродал Музею истории Санкт-Петербурга. Правда, перепродал в убыток себе. За девятьсот блокадных дней в Ленинграде вышло более восьмисот наименований художественных открыток, и каждая из них теперь считалась коллекционной редкостью. Среди них особенно ценились фронтовые карточки, выпущенные политотделами воинских частей, – одну из карточек я, ещё шестилетняя, стащила с папиного стола и чуть не изрисовала фломастерами. В статье он об этом не упомянул.

Перед сном я сообразила, что так и не показала папе свой доклад о филокартии. Утром распечатала его и положила папе на стол, под листок с картой-головоломкой. Довольная, отправилась в школу, а после уроков мы с Настей, Гаммером и Глебом набросали план нашей поездки. Решили остановиться в пустовавшей квартире родственников Гаммера. Давид Иосифович, папа Гаммера, пообещал позвонить им и обо всём договориться. У Насти в Светлогорске тоже жили родственники. Она иногда ездила к ним на выходные, чтобы развеяться или отдохнуть от учёбы, и у них был большой дом на три спальни и две гостевые комнаты, но ехать к ним с друзьями Настя не захотела – прошлым летом у них погиб один из сыновей. Его унесло отбойным течением, и сестра тёти Вики с берега видела, как её сын борется с морем, а потом он пропал под очередной волной, и его тело выловили три дня спустя. В общем, там была жуткая история, и мне даже думать о ней не хотелось.

Я надеялась отправиться на электричке в семь сорок девять, однако Настя заявила, что ещё не хватало ей в праздники вставать так рано. В итоге мы купили билеты на «Ласточку», и утром я успела сходить с мамой на почту. Я отправила четыре открытки, а мама забрала громадную посылку со всякими кулинарными штучками вроде ореховой пасты, листового желатина и агар-агара. К Северному вокзалу мы с Настей пришли заранее, но всё равно чуть не опоздали – перед отправлением забежали в «Круассан». Застряли в кафе, задержались в очереди к вокзальной рамке металло-детектора и, расплёскивая какао, помчались на двадцать третий путь, откуда открывался вид на такой белый и такой здесь неуместный собор Христа Спасителя, будто занесённый сюда ураганом из Суздаля. ((Ласточка» уже стояла у платформы. Вагоны были высокими, а платформа – совсем низенькой, потому что рельсы к ней протягивались из подземного тоннеля. Пассажиры вынужденно карабкались по выдвижной лесенке. Глеб помог подняться нам с Настей, а Гаммер подскочил к соседнему вагону и там помог подняться какому-то мужичку на костылях.

Мы сели, и Гаммер заговорил про лабиринт мертвеца. Он так увлёкся картой-головоломкой Смирнова, что начал меня пугать. Я не сомневалась, что Гаммер хорошо сдаст ОГЭ, но посоветовала ему хоть изредка вспоминать об экзаменах. Настя предвкушала поездку – давненько мы никуда не выбирались вместе, а с Глебом она вообще ехала впервые. Бесконечные толкования «белой вершины» и «обители того, чей голос заставлял умолкнуть соловьиных птиц» её быстро утомили. Глеб тоже не выглядел слишком уж воодушевлённым теориями Гаммера, однако терпел и слушал его, а я предпочла отвернуться к окну. Мне всегда было немножко тоскливо выезжать из Калининграда. Ещё и дождик затянул, и небо заволокло неприветливой серостью.

«Ласточка» заскользила мимо разрисованных заборов, заводских коробок с битыми окнами, каких-то ангаров, гаражей с проржавевшими воротами. Появились тусклые советские и пёстрые современные дома, будто с вокзала мы переместились прямиком в другой, с Калининградом никак не связанный город. Хуже всего было проезжать Сельму с её невзрачной многоэтажной застройкой, а Насте этот район нравился, у неё там жили подружки, и она ездила к ним гулять, хотя я не представляла, где и зачем гулять в Сельме. Дальше опять потянулись ангары, гаражи. Их заливало серым дождём, по бетонным улочкам бежали серые лужи, и когда появились новенькие, построенные под старинный замок частные особняки, они тоже показались мне серыми.

Гаммер рассуждал о расточительстве Смирнова и вспоминал древнюю историю, когда Дуров из петербургского офиса «ВКонтакте» разбрасывал пятитысячные купюры, а прохожие дрались за них и убегали с добычей окровавленные, но радостные. Гаммер даже заставил Настю посмотреть ролик на «Ютьюбе».

– Смирнов устроил похожий аттракцион, только более сложный. Тут мало размахивать кулаками.

– Тут нужно размахивать мозгами! – кивнула Настя.

Смех Гаммера вырвал меня из задумчивости. Впрочем, я не думала о чём-то конкретном. Мои мысли были несформулированными, лишёнными слов – почти чувства, но всё-таки мысли.

– А ты бы полезла в толпу толкаться? – нависнув над спинкой сиденья, спросил Гаммер.

Они с Глебом сидели на ряду перед нами.

– Нет, – зевнула Настя.

– А если бы там бросали целые пачки?! По сто пятитысячных купюр.

– Нет.

– Это полмиллиона!

– Гам, я, конечно, в гумтехе и хочу перейти в соцгум, но считать умею. Ответ прежний: нет, не полезла бы.

– А ты? – Гаммер повернулся ко мне.

Я качнула головой.