Лабух

— Понимаешь, — перешла на доверительный тон моя собеседница. — Очень важно, чтобы Болховский не смог вывезти эти драгоценности из России.

— Так в чем проблема, арестуйте его.

— Ты не понимаешь. Его арест сорвет всю операцию, а этого допустить никак нельзя.

— А ты уверена, что клад существует?

— Я же говорила, что при обыске ценности не найдены…

— Не найдены, или не попали в протокол?

— Хочешь сказать, что наши товарищи могли их присвоить?

— Ничего я не хочу. Просто чекисты тоже люди, а значит, у них есть семьи, дети, любовницы, наконец!

— Я понимаю, о чем ты, но нет. При составлении описей присутствовало слишком много людей. Попытка утаить обнаруженное богатство просто не могла увенчаться успехом. Но даже если произошло невозможное, рано или поздно хоть что-нибудь да всплыло.

— Понятно. Но ты так и не сказала, что нужно конкретно от меня?

— Останься с Болховским. Следи за ним. Если он все-таки найдет сокровища, дай знать нам.

— Чтобы пополнить Гохран?

— И это тоже. Но главное, чтобы не смогли пойти на финансирование белогвардейских и монархических организаций. В сложившейся международной обстановке это просто архиважно…

— Вы справитесь! — пришлось прервать, начавшую говорить лозунгами Целинскую. — Я в вас верю!

— Ты что, отказываешься? — изумилась женщина, явно не ожидавшая такого поворота.

— А зачем мне это нужно? И, умоляю, не нужно давить на сознательность. Благодаря мне Советская власть уже стала богаче.

— Что ты хочешь?

— Почетную грамоту.

— Серьезно?

— Нет, конечно.

— Тогда что?

— Разрешение выехать за рубеж на гастроли.

— Зачем тебе это?

— Как зачем? Мир посмотреть, себя показать. Если получится, заработать мировую известность. Ну и денег, конечно.

— Боже, какое мещанство, — поморщилась она. — Честно говоря, даже не ожидала.

— Никто не совершенен.

— Хорошо, — решилась Целинская. — Найдешь ценности — будет тебе разрешение!

— Так не пойдет. А если никакого клада нет?

— Тогда музыкальный мир не узнает о твоем существовании.

— А может мне с Артузовым поделиться?

— Не играй со мной, мальчик!

— Мне пора, — сделав вид, что поднимаюсь, ответил я.

— Черт с тобой, — сдалась чекистка. — Выбью тебе разрешение. Моих связей на это хватит. Но ты тоже должен постараться. От этого зависит слишком многое.

— Договорились. Но мне нужно еще кое-что…

— Например?

— Необходимо знать, не имелось ли у таинственного дядюшки еще какой-нибудь недвижимости. Допустим, острова посреди Средиземного моря или домика в каком-нибудь маленьком городке типа Спасова…

— Постараюсь выяснить, — кивнула мгновенно сообразившая, в чем дело Целинская.

В общем, нравится, не нравится — терпи моя красавица! Мне все же пришлось отправиться в путь дорогу с маленьким оркестром, Машей и шпионами-белогвардейцами. Артузов, конечно, покривился, но запрещать не стал. Вероятно подумал, что дело в моих чувствах к Куницыной… Ну и ладно.

Судя по всему, сама Маша пришла к точно такому же выводу. Поэтому старалась держаться как можно более нейтрально, но смотрела иногда с такой жалостью, что, казалось вот-вот заплачет. Особенно когда слышала «Я возвращаю вам портрет», а рядом не было Жоржа.

С ним вообще все было не просто. В нашем маленьком коллективе он играл роль администратора, но именно что играл. Все организационные и хозяйственные вопросы легли на меня и на Могилевского, а Болховский казалось вообще ничем не заморачивался. Его подручный — Котов и тот оказался полезнее. По крайней мере, он всегда был готов помочь с переноской вещей и реквизита!

Очередная остановка пришлась на Тверь. Наплевав на график, поезд добрался туда поздно ночью. Посмотрев на пустынный перрон, Маша поежилась и несмело спросила своего спутника.

— Может, мы пропустим этот старинный город?

— Нет-нет, — нервно дернул головой тот. — Мне нужно встретиться с важными людьми.

— Тогда не будем терять время, — отозвался я и первым шагнул из вагона.

Реакция Болховского вполне предсказуема. По сведениям, переданным мне Целинской, именно здесь у его дяди был небольшой лабаз.

— Интересно, тут есть приличная гостиница? — вздохнула Куницына.

— В крайнем случае, имеется мост через Волгу, — вполголоса буркнул Могилевский, но никто кроме меня его не расслышал.

Немногочисленные попутчики, сошедшие с поезда вместе с нами, мгновенно рассосались, а, ни носильщиков, ни извозчиков, ни кого-либо еще на вокзале не наблюдалось. Только заспанный железнодорожник, помахал машинисту поезда фонарем и собрался уходить.

— Любезный, — попытался обратиться к нему Жорж. — Где тут у вас можно остановиться?

— Чаво? — удивленно посмотрел на него тот.

— Я спрашиваю, гостиница тут есть?

— Как не быть.

— И где же она?

— Барсуковка то? Туда ступайте, — махнул он в сторону Волги.

— А далеко?

— Версты четыре.

— Ты что, скотина, издеваешься?

— Вы, гражданин, тут мне не ругайтесь! — возмутился работник транспорта. — Чай не при старом режиме!

— Да я тебя!

— Прошу прощения, товарищ, — поспешил вмешаться Могилевский. — Вы на нашего друга, пожалуйста, не обижайтесь. Он у нас контуженый.

— А морда лица сердитая, как у исправника, — подозрительно заметил железнодорожник.