Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

В 7 часов утра 26 января, после двенадцатилетней разлуки, Александр I вновь обнял своего учителя, для которого это свидание стало большим потрясением: «Мне выпало вчера невыразимое удовольствие вновь увидеть императора Александра, который оказал мне такой прием, что и невозможно описать. Мне пришлось собрать все силы, чтобы не лишиться чувств», – рассказывал Лагарп в письме к Моно[366]. Затем швейцарца разместили в Главной квартире русских войск вместе с имперским бароном Генрихом Фридрихом фом унд цум Штейном – знаменитым реформатором Пруссии, главой ее правительства в 1807–1808 годах, отменившим там крепостное право, но вынужденным уйти в отставку под давлением Наполеона и с 1812 года ставшим советником Александра I. В 1813 году Штейн руководил переустройством освобожденных союзниками немецких земель. Место рядом со Штейном подчеркивало высокий политический статус Лагарпа в русском лагере.

Многие здесь захотели познакомиться с человеком, который «советовал государю уничтожить в России рабство», и среди них был молодой сотрудник Штейна, будущий декабрист Николай Иванович Тургенев. 24-летнему юноше однажды удалось оказать Лагарпу услугу: швейцарец поздно прибыл к месту очередной ночевки и не мог найти свободной комнаты в доме, отведенном Штейну, и тогда Тургенев уступил ему свою кровать. Этот эпизод положил начало их дружбе, продолжившейся затем в Париже и Вене: Лагарп дал Тургеневу прочесть «то самое письмо» Александра 1797 года о свободе и конституции для России, которое поразило юношу («Тут душа Александра показывается в истинном своем величии и благородстве. Дай Бог, чтобы желания его исполнились», – записал он в дневнике). Тургенев много слушал рассказы швейцарца о событиях Гельветической революции, отмечая тогда у 60-летнего Лагарпа какой-то «юношеский задор», особенно к нему привлекавший[367].

Естественно, что швейцарские дела играли важную роль и в разговорах императора с Лагарпом, пока тот оставался при его штабе. В это самое время в Цюрихе Каподистрия прикладывал усилия, чтобы конфликты, вызванные притязаниями олигархических кантонов на возвращение «Старого режима», не переросли в междоусобную войну[368]. Образовались два противостоявших лагеря, один из которых во главе с Берном выступал за полную реставрацию «Конфедерации 13 кантонов» (включая возвращение аристократических привилегий для городской олигархии и неполноправного статуса для жителей бывших «подчиненных территорий») и собрал собственный сейм в Люцерне. Ряд кантонов, как старых, так и новых, объявили о мобилизации.

В этой ситуации союзникам необходимо было четко показать, что восстановление «старой Конфедерации» невозможно, а существование новых кантонов и равные права всех граждан Швейцарии незыблемы. Присутствие Лагарпа подле царя помогло Александру I укрепить выбранную им линию (впрочем, Лагарп, как всегда, хотел большего и указывал царю на необходимость создания в Швейцарии сильного центрального правительства, «как в американских Соединенных штатах»). В свою очередь Александр выказывал тому полное доверие в швейцарских делах – все депеши Каподистрии из Цюриха, в том числе секретные, пересылались царем Лагарпу[369].

Важная победа была достигнута, когда в начале марта 1814 года на конгрессе в Шомоне, где решался вопрос о продолжении войны с Наполеоном, по инициативе Александра I союзные державы признали существование всех 19 швейцарских кантонов, зафиксированных Посредническим актом 1803 года. И тотчас же после этого, 6 марта граф Каподистрия был официально назначен чрезвычайным посланником и полномочным министром при сейме Конфедерации. Тем самым были установлены российско-швейцарские дипломатические отношения. Уже в таком качестве Каподистрия, постоянно сверяя свои действия с Александром I, содействовал разработке в нескольких кантонах новых конституций, гарантировавших права граждан, а также восстановлению единого сейма (открывшегося 6 апреля), к которому присоединились, наконец, и делегаты «старых кантонов», прекратив внутреннее противостояние в стране.

Вместе со штаб-квартирой союзников 9 апреля 1814 года Лагарп прибыл в Париж, через неделю с лишним после торжественного въезда туда Александра I. Швейцарец с удивлением обнаружил, что город, который он покинул всего полтора месяца назад, претерпел радикальную метаморфозу, превратившись в «столицу Европы». Об этом писал А. Моно, несомненно поддавшийся очарованию российского императора, с которым связывались тогда надежды всех либералов: «У каждого Государя там был свой дворец, двор и гвардия, но Александр стал царем над всем этим собранием царей, у него была там главная роль и никогда еще ни один властитель не играл ее лучше, чем он в эту эпоху. Он отомстил за пожар Москвы тем, что оставил нетронутыми парижские монументы, даже те, что могли его обидеть. <…> Он принес Франции свободу в обмен на разрушение и войну, которую она принесла России. Поэтому все взгляды обращались к нему, он был кумиром народа, который охотно ему простил то, что он его завоевал»[370].