Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Подобно многим европейским политикам, Лагарп увидел в провозглашении союза «филантропические намерения» Александра I, которые однако могли «навести на толкования весьма тревожные», причем вредят эти толкования прежде всего авторитету самого российского императора. Неоднократно Лагарпом в письмах высказывалась мысль, что политика Священного союза вдохновляется вовсе не Александром I (тут он ошибался), а кабинетами австрийским, прусским и даже английским – хотя Англия и не присоединилась к союзу! Но в чем Лагарп оказался прав, так это в том, что, создавая систему коллективной безопасности в Европе, основанную на евангельских принципах, Александр I принимал и принцип коллективной ответственности за все, что происходит в Европе, при этом его собственная роль как главы державы, внесшей решающий вклад в победу над Наполеоном, неизбежно умалялась.

С одной стороны, по мнению Лагарпа, «не успели объявить о создании Священного союза», как европейские правительства поспешили приписать «могущественному влиянию» России «все меры, вызывавшие сомнения или жалобы». С другой стороны, сам Александр I не свободен теперь в своих внешнеполитических решениях, поскольку должен сообразовываться с коллективными декларациями конгрессов Священного союза (а иначе попадет под упреки об «опасности преимущественного влияния России»). Лагарп с горечью замечал: «Если желает кто утратить главенствующее влияние, на которое имеет он все права, должен покориться ревнивым замечаниям конгресса, на котором завистники и трусы всегда стакнутся без труда и начнут козни плести» (25 июля 1817 года).

Именно поэтому Лагарп отказался от поездки в Аахен, где на первый конгресс, проводимый под эгидой Священного союза, осенью 1818 года собралась вся мировая политическая элита во главе с монархами. Характерно, что для некоторых политиков отсутствие Лагарпа в Аахене стало неприятным сюрпризом, поскольку они рассчитывали на его поддержку. Так, Бернардино Ривадавия, полномочный представитель Объединенных провинций Южной Америки (а с 1826 года – первый президент Аргентины), с которым Лагарп познакомился в Париже зимой 1817/18 года, хотел через царского наставника передать Александру I официальные акты бывших испанских колоний, провозгласивших независимость и теперь добивавшихся ее признания и защиты от возможного нападения со стороны Испании. В результате эти документы, привезенные в Аахен, но так и не переданные там российскому императору, должны были добираться до него окольным путем через Швейцарию. В канун конгресса к Лагарпу впервые написал и граф Эммануэль де Лас Каз, камергер Наполеона, сопровождавший того на остров Св. Елены, откуда был выслан обратно в Европу. Он пытался привлечь внимание союзных монархов, чтобы добиться смягчения условий содержания их пленника. Через посредничество Лагарпа Лас Каз надеялся лично обратиться в Аахене к Александру I и напомнить о «прежней дружбе» российского императора с тем, кого сейчас Лас Каз называл больным страдальцем[429].

Между тем Лагарп категорически не одобрял созыв Аахенского конгресса и не ждал от него ничего хорошего. Ему хватило опыта участия в Венском конгрессе чтобы понять, насколько дипломатический мир враждебен принципам, которые неизменно исповедовал бывший царский наставник. Поэтому даже естественное желание вновь повидаться с Александром не смогло перевесить отвращение Лагарпа к тому, что в его глазах являлось средоточием реакции против прав народов – и с ней, увы, теперь был связан и его ученик. Перечисляя принятые за последние три года правительствами реакционные меры во Франции, Испании, Савойе-Пьемонте, германских княжествах, стремление жестоко подавить движение за независимость в Южной Америке и др., Лагарп недоумевал, обращаясь к Александру I: «Убежденный, что правила Ваши прежними остались, и зная Ваш здравый рассудок, не умею я, признаюсь Вам с обыкновенной своей прямотой, объяснить противоречие между последними событиями и Вашими видами филантропическими и либеральными» (23 января 1818 года).

И надо сказать, что в отношении названных стран Лагарп с чуткостью хорошего измерительного прибора фиксировал события и настроения, предвещавшие будущие революционные потрясения. Часто швейцарец уподоблял себя Кассандре, предсказаниям которой никто не верит. При этом основной урок, который он хотел донести в конце 1810-х годов до Александра I, состоял в том, что революции готовят не неведомые «враги порядка» (бонапартисты, карбонарии и др.), а в куда большей мере – сами монархи. Восстановленные союзниками на тронах, они, как прежде, пренебрегают интересами своих народов и тем самым подготавливают взрыв их негодования. «Да, мы рабы, но мы объяты гневом», – эти стихи итальянского поэта о настроениях народных масс, недовольных последствиями европейской Реставрации, Лагарп цитировал еще в 1817 году в своем очередном завещании для Александра I (то есть письме, которое царь должен был получить после его смерти). Увы, но предсказания Лагарпа в этом отношении исполнились даже слишком скоро.