Лагарп. Швейцарец, воспитавший царя

Но главным являлось не внешнее, а внутреннее, «сердечное воспитание». Выше, чем конкретные навыки и умения, Лагарп ценил сам характер и личность Александра, видя в них залог успеха преобразований России. Конечно, Лагарп идеализировал своего воспитанника, обращался к нему как к собственному «творению», по сути, как отец к сыну – а это значит, подчас лишался способности беспристрастно анализировать его деяния и конкретные результаты царствования. В то же время большая человеческая привязанность к Александру заставляла Лагарпа высоко ценить личную сферу их отношений. Щепетильность Лагарпа, с которой он охранял эту сферу, желая внешне всячески отстраниться от подготовки российских реформ и оставаться представителем Гельветической республики, отчасти вела к тому, что многие проекты Лагарпа, детально им разработанные, так и не были задействованы. Даже сам отъезд Лагарпа из России – преждевременный с точки зрения развития преобразований, основной механизм которых был пущен в ход лишь спустя несколько месяцев, после создания министерств в сентябре 1802 года, – был вызван именно названной щепетильностью и имел корни в личной сфере отношений.

Швейцарец объяснял в своих мемуарах: «С марта я заметил, что усилия, которые я предпринимал, чтобы остаться в тени, не смогли избавить меня от действий недоброжелателей, которые по-своему интерпретировали мою частную переписку с императором и особенно еженедельные беседы, коими он удостаивал мое жилище. Я счел разумным сообщить об этом Александру в письме от 8 марта 1802 года и дать ему почувствовать необходимость моего удаления. Его дружба долго отказывалась поверить в то, что от этой близости между российским императором, выдвигающим благотворные реформы для своего народа, и иностранцем, известным уже в течение долгого времени аналогичными принципами, могут случиться серьезные неудобства. Мудрый образ действий, с которым начало трудиться новое правительство, принес благоприятные результаты, но те, кто страшатся устранения злоупотреблений, коих выгоды использовались ими до тех пор бесконтрольно, содрогнулись, видя, что пришел их срок, и не зная на кого свалить вину открыто, глухо указывали на иностранца как на того, кто внушает эти проекты»[301]. Поэтому Лагарп боялся, что его пребывание в России будет вредить самому успеху реформ, что им будут препятствовать только потому, что они «исходят от иностранца». Вследствие этого он попросил императора отпустить его, надеясь, что и вдали от России сможет дальше приносить ей пользу.

Таким образом, в 1801–1802 годах в Петербурге по воле истории сошлись вместе два выдающихся государственных деятеля из стран, совершенно разных по своим размерам, природе, климату, религии, народным характерам и т. д. Их объединяла несомненная общность принципов, которая объяснялась тем, что Лагарпу действительно удалось передать юному Александру определенную систему мыслей и жизненных установок. К их новой встрече в 1801 году Лагарп получил также еще и бесценный политический опыт, которого так недоставало Александру, и теперь вместе они готовы были приняться за «модернизацию» России. В Петербурге швейцарцем была проделана огромная, поистине титаническая работа по подготовке проектов российских реформ. Причины же того, что результаты этой работы оказались не столь востребованными, лежат глубоко в характерах обоих людей. Как это свойственно концу XVIII – началу XIX века, чувство взяло верх над разумом, личные аспекты отношений взяли верх над чисто политическими, и в мае 1802 года Лагарп предпочел удалиться, хотя до конца жизни хранил в своих воспоминаниях идеальный образ российского императора, запечатленный им в те месяцы.

Взгляд из деревни

Уже во второй раз трогательно простившись с Александром, Фредерик-Сезар Лагарп 8 мая 1802 года выехал из Петербурга, где провел почти 9 месяцев. В течение всей обратной дороги его мысли обращались к российскому монарху, и Лагарп был глубоко уверен: его ученик вступил на путь реформ, хочет обновить свою страну во имя блага всех поданных, став «императором народа».

Лагарп возвращался обратно во Францию, ибо для швейцарских властей он по-прежнему оставался persona non grata. Он вновь поселился в имении Плесси-Пике, небольшой и тихой деревушке в 10 км от Парижа, где жило менее трех сотен обитателей и находилось несколько загородных домов, в том числе принадлежавших столичной знати. На первый взгляд, бывший царский наставник здесь, следуя данному Наполеону обещанию, напрочь забыл о политике и погрузился в сельские заботы «благородного фермера», о чем так мечтал всю жизнь. Одно из писем к Александру I Лагарп даже сопроводил несколько комической подписью, резюмирующей его судьбу: «Фредерик-Сезар Лагарп, бывший Ваш наставник, затем член так называемой Гельветической директории, ныне земледелец».