Лагерь

С открытия смены отношения между соседками по комнате сложились деликатные, если, конечно, рассматривать равнодушие Олеси с позитивного ракурса. В отличие от рассказов Жанны, изобилующих сплетнями и животрепещущими подробностями (редко правдивыми), разговоры с Олесей, скорее, напоминали интеллектуальную игру, где цель ведущего — выпытать ответ, а цель игрока — волей-неволей поддаться, чтобы не выглядеть глупцом. Олеся по капле выдавливала из себя откровенность. Капля терялась в завуалированном потоке мыслей и была ничтожна по сравнению с морем, изливаемым душами других людей. Вначале это злило, затем вошло в привычку. Настя оставляла затею сдружиться с Олесей, потому как нет смысла заставлять камень катиться к себе, а загадочная соседка вовсе отстранялась от людей то ли от высокомерия, то ли от глубокой душевной раны, о которой Настя понятия не имела. Незачем навязываться людям, говорила мама. Захотят — расскажут, что их гложет. Относись ко всем равно и с улыбкой. Настя так и делала, стараясь не делить людей на любимчиков и врагов и служить палочкой-выручалочкой для всех, кто захочет. До сегодняшнего дня. Вдруг что-то изменилось, стена таинственности сдвинулась, и Настя увидела что-то родное, что пришлось ей по душе.

Мягкие движения Олеси плавно увели из сна раздумий. Несбывшаяся подруга куда-то собиралась и поглядывала на часы.

— Ты спешишь? — спросила Настя.

— Я хочу переодеться, очень жарко, — сказала Олеся и взгляд ее упал на лес. Настя словила намек.

— Можно прогуляться и остудиться, заодно договорим.

Она пропустила Олесю вперед и, оглядываясь на вожатых, занятых баловниками, пошла по кромке спортплощадки.

Площадка пестрела разноцветными ленточками. Розовыми, зелеными, фиолетовыми, синими, красными, желтыми и черными. Ленточки держались на баскетбольных кольях за счет крепких узлов. На одном почему-то повязали только красную и желтую ленты, а на соседнем прибавилась синяя. Похожая синяя лента свисала со столба напротив и на ели у песчаной дорожки, уводящей в лес.

— Завтра, наверное, очередные побегушки, — вздохнула Настя. — А приз — эфемерная поездка в Москву…

— Межотрядный квест, — бесцветно сказала Олеся.

— Странно, ленты только на поле.

— Нет, я видела у библиотеки и за нашим корпусом. Добавят к ночи.

— Какой пункт Устава не разрешает готовиться заранее? — поддержала тему Настя. Олеся едва сдержала улыбку.

— Разумный. Иначе Жанна выиграет соревнование еще до старта.

— Далась ей эта столица…

Олеся взмахом руки увлекла на косогор. Настя обернулась на застекленный муравейник, фонящий солнечными бликами — вожатые завлекали малышей Хали-Хало, Арнольд козырял спортивными маневрами перед Яной Борисовной, Яна Борисовна монотонно подбрасывала футбольный мячик.

Девочки свернули с песчаной тропы.

— Я вообще не хочу в Москву, — сказала Настя. — И ни капельки не скучаю по дому. Мой отец думает, что я учусь в Лондоне в приватной школе. Если бы он узнал, какие деньги платят в Подмосковье…

— Чем красивее диплом — тем дороже дается, — заметила Олеся.

Настя закивала.

— Верно, но половине отряда по фигу на образование. Катя мечтает выйти замуж за Джонни Деппа, Жанна бредит сценой, миллионами и золотым унитазом…

— У мира в принципе безумные понятия об успехе, — ответила Олеся. — Проще казаться, а не быть.

— Это про Жанну?

Олеся остановилась. Тон изменился — с приятельского на назидательный:

— Настя, я не имею права судить людей за их ценности, но есть ценности, за которые язык не повернется назвать человеком. Иуда Искариот продал друга за тридцать сребреников — никогда не забывай об этом. Сущность внутри человека — не маска, которую он примеряет.

— Я не читала Библию, — оправдалась Настя.

— Это не делает тебя хуже.

— Что, по-твоему, хуже незнания Библии?

— Казаться, а не быть, — коротко ответила Олеся и по-человечески открыто предупредила: — Пожалуйста, не заиграйся в доверие с Жанной.

Олеся развернулась и пошла на спуск. Остаток пути сопровождало тягостное затишье. Лишь в лагере его разбавила бестолковая, безалаберная беготня.

На скамейке дожидалась довольная, раскрасневшаяся Жанна, увешанная матовыми пакетиками с золотистыми буковками Viva. Еще вчера Жанна прожужжала девочкам уши новой коллекцией самого модного итальянского бренда.

Неподалеку от Жанны, у черного джипа, выгружали сумки с продуктами и одеждой уставшие мать и отец: молодящаяся женщина, упакованная в тесное платье, как мумия в бинты и отец с седоватой рокерской бородой.

— Доченька, мы уезжаем!

Доченька, не обращая никакого внимания на родителей, завопила:

— Девчонки! Ой, девчонки! Я такое купила! Такое купила! — и, сверкая от счастья, выудила из пакетика сверток. Она развернула покупку и предоставила обалдевшим зрительницам коротенькую юбчонку в вульгарную красную клетку. — Леха скончается просто. Приползет на коленях, подметая языком пол. Как тебе, Настюша? Понравится Лехе?

— Скончается в счастливых корчах, — буркнула Настя и ушла в душный номер.