Лагерь

Леша поднял слезящиеся от книжной пыли глаза и уставился на заточенный грифель.

— С ума сошла? Олеся не могла, я ей верю.

— Это не повод вычеркивать ее из списка.

— Да нет же! — сердито воскликнул Леша. Он отобрал карандаш, направленный в его сторону, как дуло пистолета, и разломал с глухим хрустом. — Я лично вручил ее медсестре, и оставил на больничной койке. С шести вечера Олеся была в изоляторе.

— Нет, — тихо возразила Настя. — Это она явилась в четыре, в этом ужасном платье с оборками…

— Чушь собачья, — вскипел Леша. — Олеся ушла в халате и домашних тапочках, я сам ее провожал. У нее из вещей — зубная щетка и расческа.

Настя быстро заморгала и потянула носом призрачный шлейф мяты и шампуня, донесшийся из воспоминаний. Точно, у кровати Олеся сидела, обряженная рюшами, а в коридоре — одетая в пушистый халат. Но Олеся бы успела переодеться…Кроме того, винтажное платье непрактично. Там нет карманов, а это крайне неудобно, если идешь на дело. Халат куда сподручнее! Какой прок в костюмированном шоу?

Настя запустила пятерню в каштановые кудри и прислонилась затылком к книжной секции. К чему цирк с переодеванием? Кражей Лешиного телефона? Грабежом из Жанкиного шкафчика?

Настя подбирала сомнительные варианты. Как школьник, которому подсказали правильный ответ на заковыристую задачку, и он подгонял решения под результат, не задумываясь об условиях, правилах, теоремах. Чем больше вариантов рассматривалось — тем меньше подкреплялась уверенность в том, что ночью говорила Олеся.

Кто это был?

— Ты видела ее лицо? — спросил Леша, погодя. Настя медленно помотала головой и пробормотала: — В темноте трудно различить, так…очертания…

Парень передвинулся к Насте, спиной к полупустому сосновому стеллажу и пространно развел руками:

— Ладно, допустим, свет выключили, чтобы запутать, и время выбрали неспроста. Спросонья фиг разберешь — кто разбудил и какого ему надо. По тупости увели чужой телефон. Но наши бы ни за что так не облажались, как этот придурок.

— Придурочная, — уточнила Настя. — Приходила девушка. Кстати, Олеся была уверена, что я стерегу свой мобильный.

Леша нахмурился и упрямо поджал губы. Малейшее подозрение, приводившее к Олесиному соучастию, отражалось шквалом недоверия, злости и обиды. Настя подумала: обвини она Лешу в двуличии — он бы охотно смирился с клеймом предателя, лишь бы не пачкать Олесю позором. Покраснев от досады, Леша процедил:

— Олеся отличит мой Айфон.

— В темноте? — безжалостно спросила Настя. На пунцовом лице проступили белые пятна, и вена на лбу бешено запульсировала.

— Да! — вдруг вскрикнул Леша. — Да! Да!

Он что есть дури шандарахнул кулаком, и ушибся костяшками о перекладину стеллажа. Неустойчивый шкаф скрипнул и пошатнулся. На шерстяной ворс шмякнулись азбуки, и разноцветная обложка с ведущими хоровод «А», «Б» и «В» окончательно привела Лешу в бешенство.

— Тише, — взмолилась Настя. Из-за секции, грозно насупив брови, выглянула Елена Павловна. Вид смотрительницы культурного храма предвещал отнюдь не культурную разборку. Елена Павловна скрестила руки на пышной груди и голосом, не оставляющим права на выбор, спросила:

— Сами уйдете или придать скорости?

И покосилась на швабру, скучающую без дела у окошка.

— Извините, — сказала Настя. Не дожидаясь, пока Елена Павловна выполнит обещание, ребята наспех побросали буквари на полку, схватили рюкзаки и быстрым шагом вышли из душного, пыльного помещения. Очутившись на улице, Леша обогнул библиотеку и зашагал к столовой. Обедать было уже поздно, а ужинать — рано, но Настя боялась разгневать Лешу снова, и поэтому семенила за юношей.

— Просто молчи, — приказал Леша. Перепуганная Настя дышала через раз, и послушно шла вслед. — Я буду говорить, и не смей перебивать, поняла?

Настя поспешно кивнула.

— А теперь слушай внимательно, — сузив глаза до щелочек, сказал Леша. Он с размаху потянул сетку-рабицу за мусорными контейнерами на заднем дворе столовой и юрко ввернулся в колючую лазейку. Настя тоже пробралась через лаз. Ребята очутились в лесу. — Я знаю Олесю с пятого класса. В восьмом меня избили и разбили бровь, и я боялся приходить домой с кровью и ссадинами, потому что моя мать…Она ненормальная женщина. Она бы сказала, что я сам нарвался на эту пытку. Олеся отвела меня к себе, стащила у мамы тональник и перекись, и закрашивала синяки, чтобы мне не влетело дома. В девятом классе мы поехали в Кунгурскую пещеру, и на этих руинах я здорово навернулся и вывихнул лодыжку, и никто, ни Жанна, ни любимые однокласснички — никто, кроме Олеси, не помог подняться и доковылять до автобуса. — Леша, развивший темп почти до бега, резко остановился. Он закатал рукав клетчатой рубашки и показал белесый шрам, опушённый светлыми, мягкими волосками. — А это мать подарила прошлым летом. Я искал поддержки у Жанны, а она ныла о своей тяжелой доле. Сказать, куда я заскочил после Жанны?