Лагерь и литература. Свидетельства о ГУЛАГе

Из его отчета мы узнаем о том, какие судьбоносные решения приходилось принимать оказавшимся в этой пограничной зоне, где занятые Советами и немцами области как бы столкнулись друг с другом, то есть где перед людьми встал выбор: принять советское гражданство – или смириться с репатриацией в Польшу (некоторые евреи предпочли Варшавское гетто). Марголин медлит с принятием решения потому, что все еще надеется на выезд в Палестину. Из некоторых формулировок явствует, что свой текст, теперь написанный во второй раз, он хочет представить читателю как запись по памяти и что в процессе письма перед его глазами вновь предстали давно забытые обстоятельства, включая эти детали.

Как и арест для Солженицына, переступание порога тюрьмы становится в жизни Марголина переломным моментом. В тюрьме он узнает о коварстве заранее подготовленных признаний и уже вынесенных приговоров. «[З]а словесное упорство», как сам он характеризует свою позицию (он пытается приводить аргументы, демонстрирует свое интеллектуальное превосходство), его приговаривают к целым пяти годам лишения свободы вместо возможных трех по статье «социально-опасный элемент», в том числе за противозаконное отсутствие советского паспорта. Вместе с другими арестантами его, лежачего, увозят на зеленом грузовике:

И я, лежа, давал себе слово, что зеленый борт этой машины я когда-нибудь опишу – и так, чтобы весь мир увидел, что за ним кроется (М II).

С этого первого пребывания в тюрьме начинается его интерес к другим заключенным, который сохраняется и крепнет в лагерные годы. Марголин вырабатывает своего рода типологическую модель, которая охватывает внешность, поведение, речь тех, с кем у него происходят приятные или неприятные встречи. Описания других людей включают и описание самого себя в той мере, в какой его тело и душевный настрой меняются в течение срока заключения. Примером может послужить первое самоописание после недельного пребывания в пинской тюрьме. Эта радикальная жизненная перемена переживается в атмосфере неопределенности: «Во всем, что нас окружало, была двусмысленность, двуликость, недоговоренность» (М II).

Поездка в арестантском поезде на восток предстает в его изображении злополучным путешествием в «бесчеловечность» и некоей прощальной песнью, обращенной к развитой европейской культуре. Сам он прямо-таки фанатичный европеец, с этой своей точки зрения уже не считающий европейцами тех русских, с которыми встретится в лагере.

Марголина, как и Герлинг-Грудзинского, ссылают на северо-запад. На барже по водам Онежского озера его доставляют в огромный лесной массив (так называемый 48‑й квадрат), затем в Котлас и, наконец, в Круглицу, все – в Архангельской области. Его характеристика местности несколько гиперболизирована:

На крайнем севере России не колхоз, а именно исправительно-трудовой лагерь является «нормальным» типом поселения. Есть части страны, где основная масса населения заключена в лагеря (М I 22).

До отправки на лесоповал он, как владеющий русским языком, работал секретарем начальника, что обеспечило ему необходимый обзор устройства всей системы c такими ее элементами, как «рабочие сведения», освобождения по болезни и наблюдение за трудовым днем: выходом на работу, формированием бригад, случаями отказа от работы и отправкой уклоняющихся в карцер. Он вникает в функционирование тяжеловесной бюрократии с часто сменяющимся иерархическим руководством, в отношения зависимости между бригадирами и лагерным начальством, в лагерный мир, в особые трудности принуждения к работе заключенных-евреев. Марголин упоминает воспитательные меры, которые применялись к молодым евреям с целью привлечения их к труду. «Мы, сионисты, знали, как трудно, как непросто сделать чернорабочего или квалифицированного рабочего из человека, выросшего в условиях еврейского местечка» (М I 48). Он вынужден объяснять, почему «галицийски[е] евре[и] из Злочева», с пейсами, бородами и в кафтанах, никогда не станут работать.

Неосторожные высказывания о лагерном начальстве приводят к окончанию его конторской службы и отправке на лесные работы, то есть на лесоповал. Тщательное описание этого вида труда охватывает функционирование бригад, их конкретные задачи, трудовую норму и первую для Марголина встречу с уголовниками, ознаменовавшую собой начало худшего периода. Контакт с другими работниками лесоповала вдохновляет на истории; он собирает их, будто кусочки мозаики, показывающие несправедливость всей системы, и предоставляет вопиющей действительности говорить самой за себя, без его комментариев. Хронология повествования имеет акценты в виде особых происшествий; один из таких акцентов – описание собственного опыта непосильного труда, говорящее еще и о его трезвой самооценке: