Лагерь и литература. Свидетельства о ГУЛАГе

<…> форме как стремлении придать жизни и метафизическим неоднозначностям смысл; форме как возможности выбора; форме как поиске архимедовой точки в окружающем хаосе; форме как противовесе варварской дезорганизации и иррациональному произволу инстинктов.

Он неоднократно признается в соответствующих «литературных навязчивых идеях»[546]. Это понимание формы имеет патетические черты, как бы обещая ту терапию, о которой говорилось в начале.

На терапевтический аспект такой концепции формы обращает внимание Иосиф Бродский. В предисловии к американскому изданию сборника рассказов Киша (1980) он под явным впечатлением от этого текста пишет:

Быть может, единственная польза, которую приносит, оставляя выживших такими же безмолвными, как и жертвы, подлинная трагедия, заключается в том, что она способствует развитию языка своих комментаторов. «Гробница для Бориса Давидовича» достигает эстетического понимания там, где этика терпит крах, – вот самое меньшее, что можно сказать об этой книге[547].

Бродский подробно рассказывает о судьбе книги, в 1976 году вызвавшей в Сербии политический скандал. Выход этого сборника, предавшего гласности зверства системы ГУЛАГа, возмутил «консервативных „сталинистов“», «традиционно пророссийских и антисемитски настроенных сербохорватских националистов». Литературный истеблишмент обвинил Киша в плагиате, дабы дискредитировать его в литературном смысле; это вдохновило его на написание трактата об интертекстуальности «Урок анатомии» и подтолкнуло к эмиграции во Францию, где он вместе с Камю выступал против зашоренности французских левых, отрицавших ГУЛАГ. Во Франции его книга стала бестселлером. В том же предисловии Бродский пишет:

Искусство [Киша] сокрушительнее статистики. <…> Киш пишет крайне сжато и потому чрезвычайно суггестивно. Поскольку он работает с биографиями, этим последним оплотом реализма, каждая из его виньеток напоминает Bildungsroman в миниатюре, выполненный при помощи монтажа, как в кино, тщательно подобранных деталей, отсылающих как к реальному, так и к литературному опыту читателей[548].

Аналитическое замечание Бродского не только подчеркивает художественный аспект поэтологии Киша в противовес чисто документальному, но и указывает на сознательно направляемую автором рецепцию.