Лагерь и литература. Свидетельства о ГУЛАГе

В нескольких письмах жене, в которых он сетует на свою забытость, Вангенгейм упоминает многочисленные лекции, прочитанные им до ареста в городах и селах и снискавшие большое одобрение, а также лекции о будущем метеорологии, которые внимательно слушали и пожилые, и совсем юные обитатели островного лагеря. Ролен цитирует мемуары солагерника Вангенгейма по имени Юрий Чирков[565], который, попав на Соловки пятнадцатилетним школьником по обвинению в терроризме (в частности, покушении на Сталина), в сложившемся там кружке интеллигенции видит шанс продолжить собственное образование. «Профессор Вангенгейм», чью импозантную внешность и несколько отстраненную натуру он описывает, возьмется обучать его математике и физике. С опорой на мемуары Чиркова, за плечами у которого было двадцать лет лагерей, и другие изученные документы Ролен создает картину небывалой концентрации в этом месте ученых, художников, богословов, филологов, математиков, физиков; некоторые из них выживут и впоследствии еще сыграют роль в советской науке; пианистов, режиссеров и актеров, большинство из которых погибли:

Это пестрое, образованное, космополитичное маленькое общество держится библиотечных помещений. Оно существует на периферии лагеря, но отнюдь не тайно, а с дозволения, долгое время даже при поощрении со стороны администрации. Помимо каторжного труда, жалких паек хлеба и баланды, ледяных камер и расстрелов есть и такая жизнь, пережиток минувших времен. Таков парадокс СЛОНа, «Соловецкого лагеря особого назначения» (R 84).

Попытка Ролена поставить себя на место Вангенгейма и одновременно писать о его судьбе – стилистическая константа этого текста. Приводя выдержки из писем, он отказывается от правил цитирования (заключения в кавычки), как будто это он их автор – а может, все-таки не он. Он не скрывает своего сложного отношения к характеру этого не очень смелого человека (Ролен даже называет Вангенгейма «жалким» из‑за неготовности, даже неспособности признать извращенность уничтожающей его системы). Вангенгейм не из тех, кто возмущается; Ролен сравнивает его позицию с впечатляющим поступком жены-инвалида одного из заключенных – Евгении Ярославской-Маркон, которая оскорбляет лагерные власти, восстает против них, а перед расстрелом плюет им в лицо. В случае Вангенгейма ничего подобного не происходит.