Лакомый кусочек

А к женщинам, которых он считал по-настоящему недостижимыми, например женам своих друзей, он относился с преданным обожанием. Он доверял им безмерно просто потому, что сам никогда бы не подверг их своему циничному тесту: для него они были не только недосягаемые, но и слишком старые. Клару, например, он боготворил. Временами он выказывал особую нежность, чуть не слащавую сентиментальность, по отношению к людям, которые ему нравились, а таковых было немного, но при всем этом женщины постоянно обвиняли его в женоненавистничестве, а мужчины – в мизантропии, и не исключено, что ему было свойственно и то и другое.

И все же я не видела, каким образом намерение Эйнсли его использовать могло бы нанести ему непоправимый ущерб, да и вообще какой бы то ни было урон, а посему я мысленно вверила Лена в руки его решительных и многомудрых ангелов-хранителей – ведь были же у него такие, – допила свой кофе и пошла одеваться. Потом позвонила Кларе, чтобы сообщить свои новости; реакция Эйнсли меня не вдохновила.

Клара отреагировала более радостно, но и двусмысленно.

– О, хорошо! – сказала она. – Джо будет в восторге. Он как раз недавно говорил, что пора бы тебе остепениться.

Меня это укололо. В конце концов, мне же не тридцать пять, когда уже не на что надеяться. Клара выразилась так, будто я просто решилась поступить осмотрительно. Но я уже давно поняла, что сторонние наблюдатели отношений женщины и мужчины не в состоянии их понять. Остаток нашей беседы мы обсуждали ее проблемы с пищеварением.

Стоя у кухонной раковины и моя посуду после завтрака, я услышала шаги на лестнице: к нам кто-то поднимался. Это был еще один трюк с нашими неожиданными гостями, применявшийся домовладелицей: она впускала людей тихо, не объявляя нам о посетителях, причем особенно в периоды, когда мы были совершенно не готовы кого-то принимать, например воскресным днем, и, несомненно, она это проделывала в надежде, что нас застукают за каким-то неприглядным занятием или застигнут врасплох – например в бигудях или в банных халатах на голое тело.

– Привет! – раздался с лестницы бодрый голос. Это был Питер. Ему давно уже было даровано право заявляться к нам экспромтом.

– А, привет! – отозвалась я будничным, но радушным тоном. – Как раз мою посуду, – зачем-то добавила я, когда из-за приоткрытой двери показалась его голова. Я оставила грязную посуду в раковине и вытерла руки насухо.

Он вошел в кухню.

– Боже, судя по тяжелому похмелью, с которым я сегодня проснулся, я вчера набрался до поросячьего визга. Да, я напился в хлам! Утром у меня изо рта несло, как от кроссовок победителя «Ролан Гаррос».

Он проговорил это одновременно извиняющимся и горделивым тоном.

Мы опасливо глядели друг на друга. Если кто-то из нас планировал дать задний ход, то сейчас был самый момент для этого: вчерашнее можно было свалить на законы органической химии. Но никто не сдал позицию. Наконец Питер выдавил довольную, хотя и нервную улыбку.

– О, это просто ужасно, – произнесла я заботливо. – Ты много выпил вчера. Сделать тебе кофе?

– Не откажусь. – Он подошел ко мне и чмокнул в щеку. – Кстати, извини, что я сначала не позвонил, просто мне захотелось тебя увидеть.

– Да все в порядке, – ответила я.

Питер явно страдал от похмелья. Он был небрежно одет, хотя и не умеет делать это естественно. Это была выверенная небрежность: тщательная небритость, носки в цвет пятен на спортивной рубашке. Я включила кофеварку.

– Так! – произнес он почти с таким же нажимом, что и Эйнсли, но имея в виду совсем другое. Как будто он демонстрировал мне новенькую сверкающую машину. Я ответила нежной сверкающей улыбкой, то есть хотела изобразить нежность, но губы занемели, словно под слоем яркой дорогой помады.

Я налила кофе в две кружки, достала молока и села на свободный стул. Он накрыл мою руку своей.

– Знаешь, я не собирался делать то, ну, что сделал вчера вечером, – совсем не собирался.

Я кивнула: ведь я тоже не собиралась.

– Полагаю, я все время уклонялся от этого.

И я уклонялась.

– Но думаю, ты права насчет Триггера. А может, я как раз хотел, сам того не осознавая. Мужчине же надо когда-то остепениться. Мне ведь двадцать шесть.

Теперь я увидела Питера в новом свете: стоя на кухне, он менялся на глазах, превращаясь из безбашенного молодого холостяка в спасителя, укротителя хаоса, гаранта стабильности. Где-то в подвалах компании «Сеймур сёрвейз» невидимая рука стирала мою подпись на заявлении о пенсионном плане.