Лакомый кусочек

И они двинулись в обратный путь по лабиринту коридоров через залы, пока не достигли главной лестницы. Из галереи к ним навстречу струилась вереница школьников со складными стульями, и они попали в поток маленьких семенящих ног, который смыл их по лестнице вниз под шумное журчание смеха.

Дункан предложил выпить кофе, и вот они уже сидели в музейном кафе, окруженные группками застенчиво-сумрачных студентов. Мэриен настолько привыкла по рабочим дням пить кофе во время утренних перерывов на работе или в обеденный перерыв в ресторане, что в любой момент ожидала появления за их столиком троицы офисных девственниц.

Дункан помешал ложкой свой кофе и спросил:

– Сливки?

– Нет, спасибо, – помотала она головой, но тут же передумала и налила себе из молочника, решив, что сливки – это питательно.

– А знаешь, я тут подумал: может, нам переспать? – как ни в чем не бывало предложил Дункан, положив ложку на стол.

Мэриен возмутилась про себя. До сих пор она оправдывала себя за то, что происходило у нее с Дунканом (а что, собственно, происходило?), мотивируя это тем, что, согласно ее моральным стандартам, все было предельно невинно. Правда, в последнее время ей стало казаться, что невинность их отношений была каким-то непонятным образом связана с одеждой: с преградами, проложенными воротниками и длинными рукавами. Причем ее самооправдание всегда принимало форму мысленных бесед с Питером. Питер ревниво говорил: «До меня стали доходить слухи, что ты встречаешься с разными тощими университетскими умниками. Это так?» И она отвечала: «Не глупи, Питер, все предельно невинно. Мы ведь женимся через два месяца!» Или уже через полтора. Или через месяц.

– Не глупи, Дункан, – проговорила она, – это невозможно. Я ведь выхожу замуж через месяц.

– Это твои трудности, какое это имеет отношение ко мне? Я подумал о себе: было бы неплохо для меня.

– Почему? – спросила она, не в силах сдержать улыбку. Было просто удивительно, насколько он мог игнорировать ее мнение.

– Ну, дело, конечно, не в тебе. Просто есть такое желание. То есть я хочу сказать, что ты лично не возбуждаешь во мне звериную страсть. Но я подумал, что тебе известны разные способы и ты обладаешь достаточной компетентностью, и вообще знаешь, как утихомирить позывы. В отличие от многих. И я думаю, было бы неплохо для меня преодолеть свои предубеждения о сексе. – Он высыпал немного сахара на стол и указательным пальцем стал рисовать узоры.

– Какие предубеждения?

– Такие, что, может, я латентный гомосексуал. – Он на мгновение задумался над сказанным. – Или, может, я латентный гетеросексуал. В любом случае я какой-то латентный. И если честно, сам не знаю почему. У меня, конечно, были попытки это выяснить, но я начинаю думать, что это все бесполезно, и опускаю руки. Может, все дело в том, что от тебя всегда ожидают чего-то, а я после какого-то момента хочу одного – просто лежать и смотреть в потолок. Когда мне надо писать семестровую работу, я только и думаю что о сексе, или когда я наконец прижимаю в углу готовую на все милашку, или мы кувыркаемся в кустах, и обоим становится ясно, что все уже готово для нанесения coup de grâce[14], я вдруг вспоминаю о семестровой работе. Я понимаю, что и то и другое – отвлекающие маневры, то есть оба эти занятия являются, по сути, отвлекающими маневрами, но от чего именно я себя отвлекаю – вот в чем вопрос! К тому же все они ведут себя как литературные героини! А все потому, что прочитали мало книг. Если бы они читали больше, они бы поняли, что все эти сцены уже были разыграны раньше. То есть все знакомо ad nauseam[15]. И как они только могут быть такими пошлыми? Они корчат из себя обессиленных, и хитроумных, и страстных, они стараются изо всех сил, и я начинаю думать: бог ты мой, да она же просто жалкая имитация той, кто изображает жалкую имитацию… и я сразу теряю к ней интерес. Или, что хуже, меня разбирает хохот. А они закатывают истерику.

Он задумчиво слизал сахар с кончиков пальцев.

– А почему ты считаешь, что со мной у тебя будет по-другому? – Она вдруг почувствовала себя многоопытной и квалифицированной, прямо-таки мудрой матроной. «Ситуация, – подумала она, – требует туфель на толстой подошве, накрахмаленных манжетов и кожаного мешка со шприцами».

– Ну, – вздохнул он, – вполне возможно, и не будет. Но раз я тебе все рассказал, ты, по крайней мере, не закатишь истерику.

Они молчали. Мэриен размышляла над его словами. Она сочла безличный характер его просьбы довольно оскорбительным. Но почему же она не почувствовала себя оскорбленной? Наоборот, она ощущала настоятельную потребность сделать что-нибудь полезное для его здоровья – типа того, чтобы измерить пульс.