Лампа для джинна

Запор был крошечный, кодовый, какие бывают на дневниках. Ни замочной скважины, ни, конечно, ключа. Какой же код? Всего четыре цифры. Вовка принялась подбирать наугад, но без толку. Потом попробовала годы рождения: мамин, свой, а вот бабушкин не знала. Выставила на всякий случай самое простое: «1234», но и это не подошло.

Шкатулка была небольшая, но все-таки пообъемнее тех, в которых хранились серьги с бусами. В нее бы запросто легла школьная тетрадка, и, если потрясти, о стенки билось что-то плотное, как будто корешки блокнотов. Что же там хранится такое важное, что понадобилось запереть?

Вовка отложила шкатулку на журнальный столик – разберется позже. Хотелось подышать свежим воздухом, промяться: затекли ноги, ныла спина. Стараясь не разбудить друзей, Вовка шмыгнула в коридор, забрала ключи и выскользнула на лестничную площадку.

На улице уже светало. Шуршал метлой дворник, что-то стучало, из распахнутого окна где-то в стороне по-утреннему звякнули чашки и тут же затихли. Ночь едва отступала, и рассвет был серый, тягучий, как туман над болотом.

Вовка обошла дом. На углу земля уходила под уклон, и под холмом образовывалась прогалинка, переполненная бутылками, банками и прочим хламом. Номерных табличек у дома было две: со стороны улицы и сбоку, прямо над этой самой прогалиной. Вовка долго щурилась, припоминая фотографию, и в конце концов решила, что снимали у этой самой свалки. Аккуратно перешагивая через штыри арматуры, она обошла провал.

Ржавый железный лист лежал с краю.

Сердце у Вовки заколотилось быстрее некуда, застукало о ребра, и перед глазами потемнело. Значит, фотография настоящая, ну точно настоящая. А если так, то и Джинн существует – взаправду.

Вовка подошла поближе, обшарила присыпанную мусором траву и заглянула под лист. Цепочка, конечно, вот так вот запросто на улице не валялась, и Вовка едва сдержалась, чтобы не ругнуться в адрес Лёли. Вот ведь психанула подруга! А Вовке-то что теперь делать без телефона, как дальше, кто ей подскажет?

И, словно в ответ на ее гневные мысли, позади раздались шаги. Переплетая на ходу косу, появилась сонная, бледная Лёля. Она быстро моргала, как будто даже серый, неверный свет блеклого утра резал ей глаза, и зевала.

На той стороне улицы дворник перестал мести, упер метлу в асфальт и без особого интереса наблюдал за девушками. Вовка жалела, что не взглянула на часы, но, скорее всего, не было и пяти – улицы стояли пустынные, сонные, кому еще в такую рань понадобится выйти?..

– Нашла что? – спросила Лёля.

Голос у нее был хриплый, сонный.

– Железку, – пожала плечами Вовка.

– Тут фотографировал?

– Ага.

Помолчали, разглядывая лист железа, как будто решали его судьбу. Вовку так и подмывало воскликнуть: «Видала, а? Правду я говорила, а ты не верила!» Но тревожить лишний раз вялую рассветную тишину не хотелось. Дворник метнул еще разок, шоркнул подошвами и куда-то исчез. В горле почему-то свербело, как будто хотелось прокашляться.

– А ты зачем встала? Иди поспи, – буркнула Вовка, осматриваясь по сторонам.

Заметила у дома напротив камеру, направленную в проезд, подумала, что на записи, наверное, сохранилось изображение Джинна, фотографирующего цепочку. А потом поняла, что времени уже, наверное, прошло порядком: вряд ли такие файлы хранят дольше двух суток, да и шла ли вообще запись? Что здесь можно охранять, на этой полузаброшенной улице с неуместно-поэтичным названием Светлая?

– Сама-то чего так рано вскочила? – отозвалась Лёля, ковыряя траву носком ботинка.

– Я не ложилась.

– А.

– Лёль, иди, правда.

– Я тут, это… – Лёля нервозно дернула плечом. – Извиниться хотела. Ты прости. И за телефон, и вообще. Я ж за тебя беспокоюсь, вот.

Вовка вздохнула и коротко кивнула. Удивительно, как легко может стать от одного-единственного «прости». Захотелось вдруг кинуться к подруге, обнять ее покрепче и, может, немного поплакать – хорошо бы даже вместе. Но в горле еще сильнее зачесалось, и Вовка закашлялась.

А когда перевела дух, Лёля уже ушла.

– Ну и ладно, – шепнула она себе под нос.

Утро все никак не начиналось, как будто на сцене заело занавес, и Вовка поняла, что ужасно устала.

Толку от ее поисков оказалось мало. Вроде бы и нашла, что искала, а что делать дальше, не поняла. В ушах звенело, и все, что хотелось, это вернуться вслед за Лёлей в квартиру, прилечь с ней рядом на продавленный диван, если только Федя, конечно, не развалился на всю ширину, и хоть немного поспать.

В комнате было все так же сонно и безмятежно. Илья дремал, запрокинув голову на спинку своего кресла, Федя раскинулся на диване морской звездой, и места едва хватало даже миниатюрной Лёле. Она уже снова заснула, и ее черные волосы разметались по вышитой подушке, как змейки. Вовка, устраиваясь клубочком на втором кресле, удивилась, когда и зачем Лёля снова расплела косу, но обдумать эту мысль не успела.

Очнулась Вовка от приглушенных голосов. Кто-то спорил, но очень старался не шуметь, и шепот получался раздражающе-громким. Потом что-то шарахнули об пол, и Вовка проснулась окончательно.

– Вы чего там?