Лампа паладина

За эти сорок минут, ей-богу, я, наверно, поседела, потому что Ираиде стало совсем плохо. Я заперла кота в гостиной, при этом он перецарапал мне все руки, и к приезду врачей сама выглядела плоховато.

– Инфаркт, – с порога сказал пожилой доктор и отмахнулся от молодого, который раскрывал чемоданчик, где было оборудование для ЭКГ. – Потом, потом, нужно срочно в больницу.

Хорошо, что у Ираиды был полный порядок, и документы я нашла без труда. А больше, сказал врач, ничего и не нужно, потому что ее поместят в реанимацию.

В машине врачи усиленно с ней возились, и преуспели, потому что она пришла в себя и умоляла меня присмотреть за котом. Я обещала, что приеду к нему завтра рано утром, перед работой.

В реанимацию меня с ней не пустили, велели звонить утром не раньше девяти, а лучше попозже, пока там врачи разберутся, что делать, пока проведут нужные обследования…

Я вышла из больницы с тяжелым сердцем, перед глазами стояло лицо Ираиды – мертвенно-серое, губы синюшные дрожат, и руками все ко мне тянется.

Внезапно я почувствовала, что горло перехватил спазм, стало трудно дышать. Я плюхнулась на скамейку перед входом в больницу и дрожащими руками достала из сумки пачку салфеток, потому что из глаз неудержимо потекли слезы, а значит, скоро и из носу польется. Так и есть, я расчихалась, но хоть стало легче дышать.

Вот как раз меня настигла аллергия, здрассти пожалуйста, давно не встречались! И то сказать, по идее, от всех стрессов и переживаний приступ должен был раньше начаться. Но до сих пор я больше за Ираиду беспокоилась, о себе не думала. А теперь, когда сдала ее в больницу, накатило.

И вот, пока я сидела, сморкалась и пыталась продышаться, у меня в сумочке зазвонил телефон.

Номер был незнакомый, но я вообразила, что звонят из больницы, потому что я оставила сестричке из реанимации свой номер. И о чем говорит этот звонок? Господи, неужели Ираида…

– Слушаю! – сказала я в трубку, едва шевеля губами. Одно хорошо – от страха голос стал почти нормальным.

– Здравствуйте, Марина! Это Орловский…

– О, здравствуйте, Георгий Викторович! А откуда вы знаете мой телефон?

– От вашей мамы.

– Вот как? Но ведь вы мне обещали, что не расскажете ей о нашей встрече…

– Я и не рассказал. Она сама заговорила со мной о ваших приступах, когда узнала о моей специальности.

– Ох уж моя мама… много лишнего говорит…

– Ее это очень беспокоит. А я хочу вам помочь. Я помню, что очень вам обязан, и хочу хоть чем-то отплатить…

Я растерянно промолчала, а Орловский продолжил:

– Знаете, Марина, у меня такое чувство, что мы с вами будем теперь довольно часто встречаться.

Вот как… значит, они с мамой понравились друг другу. Что ж, это хорошая новость.

– Но все же я не хотел бы откладывать надолго нашу беседу по поводу вашего здоровья… Дело в том, что завтра…

– Завтра я не могу! – перебила я его довольно невежливо. – Завтра с утра мне нужно в больницу, моя коллега тяжело больна. А потом на работу…

– Завтра я уезжаю в командировку, потом навалятся дела, пациенты… Знаете что? Приезжайте ко мне прямо сейчас. У меня сейчас как раз уходит последний пациент, я могу задержаться.

А почему бы и нет, подумала я. Маме позвоню, чтобы не волновалась, Ираиде сейчас ничем помочь не могу…

Честно говоря, я не очень верила, что его терапия мне поможет, но решила не отказываться.

Возможно, на мое решение повлиял последний приступ. Господи, как же мне надоела эта аллергия!

– Диктуйте адрес!

Доктор Орловский принимал пациентов в большом старом доме на Екатерининском канале.

Вход в его кабинет был со двора.

Я поднялась на второй этаж, позвонила в дверь, на которой красовалась медная табличка с изящной гравировкой: «Г. В. Орловский, доктор медицины».

Суховатый женский голос из динамика осведомился:

– Представьтесь, пожалуйста!

Я отчего-то оробела и проговорила чужим голосом:

– Марина… то есть Марианна Соловьянинова… Георгий Викторович мне назначил…

– Все верно. Вы записаны.

Раздался негромкий щелчок, и дверь открылась.

Я вошла, закрыла дверь за собой и огляделась.

Я находилась в полутемной прихожей. Справа была вешалка, сделанная из лосиных рогов, слева…

Я попятилась.

Слева от входа стоял на задних лапах медведь.

Медведь был в шляпе.

Он не шевелился, и приглядевшись, я поняла, что это чучело.

Морда медведя была немного потерта, стеклянные глазки смотрели на меня с детской обидой. Видимо, медведю совсем не нравилось стоять в этой душной и полутемной городской прихожей.

– Привет, – сказала я вполголоса.

Медведь мне не ответил, но из-за приоткрытой двери в другом конце прихожей донесся приглушенный женский голос:

– Проходите!

Я открыла дверь, шагнула вперед и оказалась в обычной приемной.

За офисным столом с новеньким компьютером и принтером сидела сухопарая женщина лет пятидесяти, в строгой старомодной блузке под горло и в старомодных же очках.

Окинув меня оценивающим и неодобрительным взглядом, она проговорила:

– Георгий Викторович вас ждет.

Она кивнула на дверь у себя за спиной.

Я подумала, что дама сердится на меня за то, что пришлось задержаться, поблагодарила ее как можно любезнее и прошла в кабинет Орловского.