Лампа в окне

Он повернулся. Глаза у него были неподвижными и как будто подёрнутыми инеем. Я чувствовал, как у меня на голове шевелятся волосы. Туман был тонкий, прозрачный, он почти не скрывал ни излучину реки, ни купы деревьев вдоль неё. Тишина стояла такая, что даже река боялась её спугнуть и двигалась еле слышно. На расстоянии, по крайней мере, километра от нас не было ни одной живой души. Я дал себе слово, что это последний раз, когда я пошёл ловить эту треклятую рыбу, будь она неладна. Впрочем, всё и без того шло к тому, что это будет моя последняя рыбалка.

Утро было зябким. Зевалось неудержимо. Затея с рыбалкой была дурной изначально. Ловить рыбу я не умел и не умею. Но люблю. Вернее, мне нравится думать о том, как хорошо было бы поудить рыбу тихим утром. На самом деле мной руководят смутные воспоминания о двух крошечных карасях, которых я в далёком детстве случайно выловил в деревенском пруду на ореховое удилище с поплавком из пенопласта, и о той радости, которую я тогда испытал. И вот, готовясь к отдыху в подмосковном пансионате, я купил наобум удилище метра в четыре длиной и предвкушал повторение острого счастья рыбалки.

Смущало, правда, то, что микроскопические зачатки знаний о рыбной ловле, обретённые в детстве, были давно и безвозвратно утеряны. Как определить место, где рыба должна клевать, какая это будет рыба и есть ли она в этих местах вообще, мне было неизвестно. Достоверно я помнил только, что ловить нужно на червя. Можно также было попытаться обмануть рыбу с помощью распаренной овсянки.

Но опыт с овсянкой оказался неудачным. То ли хлопья были не те, то ли я забыл, как их надо распаривать, но факт тот, что снасть не успевала долететь до воды, как наживка прощалась с крючком и шлёпалась в воду.

Быстро изведя все запасы овсянки, я отправился на поиски червей. Полчаса усилий, сбитые руки и сломанный детский совок — и у меня появился запас наживки в количестве двух червей. Совок я ещё с вечера предусмотрительно выклянчил у соседского мальчишки под обещание принести ему рыбку из речки. Была вероятность того, что никаких рыбок я не поймаю, но тут я надеялся на короткую память пятилетнего ребёнка. Да и вообще, мальчишка был довольно противный, я своими глазами видел, как он мучил обретавшуюся в столовой кошку. Так что совесть моя была спокойна.

Дело налаживалось — я возвращался с извивающейся в кулаке наживкой на то место, которое мне с самого начала показалось самым многообещающим. Главным его достоинством был пологий спуск и сухой песчаный пятачок у самой воды.

И тут выяснилось, что пока я болтался по берегу в поисках червяков, на приглянувшемся мне песчаном пятачке обосновался какой-то тип. Ладный комбинезон, сапоги, нож на боку — в нём всё выдавало настоящего, в отличие от меня, рыбака.

Однако это ещё не давало ему права занимать чужие места. После короткого размышления — согревшиеся червяки начали покусывать ладонь — я решил, что наличие соседа ничуть не повредит. В конце концов, будет хоть с кем словом перекинуться, поговорить о рыбной ловле. Обменяться опытом.

— Доброе утро.

Приветствие моё прозвучало одновременно приветливо и по-рыбацки сдержанно. Сосед едва повернул голову и негромко произнёс: «Доброе».

Я насадил одного червя на крючок, другого зажал в руке, забросил удочку. Круги от упавшей в воду снасти походили вокруг поплавка и утихли. Наступила тишина. Туман по-прежнему висел над рекой, хотя края его уже начали понемногу отрываться, уносимые рекой.

Мы молчали, лишь время от времени, когда течением относило поплавок, вытягивали и снова забрасывали снасть. Ноги начали ныть. Я сел на откос. Было чудесно ничего не делать, просто сидеть и смотреть на поплавок. В конце концов, леший бы с ней, с этой рыбой, которой здесь, вполне вероятно, нет и никогда не было. Главное — эта тишина, отвлечение от городских дел, спокойствие…

Поплавок чуть поднялся, постоял и лёг. У меня перехватило дыхание. Я вскочил, заметался. Подсёк. Дёрнул удилище.

Леска с коротким свистом разрезала воздух. Небольшой подлещик упал и запрыгал по траве. Стараясь не смотреть на неудачливого соседа, я неторопливо снял рыбу с крючка и небрежно отбросил в сторону, на берег. Так же неторопливо надел на крючок второго червя, забросил снасть и снова сел. Теперь, по крайней мере, у меня было чем рассчитаться с пятилетним живодёром за сломанный совок.

У соседа от зависти даже задрожали руки, и он чаще задышал. Едва успокоившись, он тоже перебросил снасть повыше. Очень скоро — поплавок не успело отнести водой — он перезабросил. На этот раз, когда снасть была в воздухе, я заметил, что под поплавком болтается одно грузило, крючка же не было. Это меня, естественно, не касалось, но пойманный подлещик кого угодно настроит на снисходительный лад.

— У вас крючок отвязался.

Рыболов-неудачник молчал.

— Слышите, у вас крючка нет.

Он даже не повернул коротко, почти бобриком, стриженной головы:

— Я знаю.

Это было сказано как о чём-то само собой разумеющемся. Я стал думать, как реагировать даже не это на сообщение, а скорее на всю ситуацию. Ничего не придумав, соврал: