Его ответ вполне устроил Клода. Лена-Элен уже стояла рядом с ним, готовая двигаться дальше, в ботинках, с рюкзаком за плечами и с палками для скандинавской ходьбы в руках. Она прислонилась головой к плечу мужа. Клод обнял ее, притянул к себе и, на секунду прикрыв глаза, поцеловал в макушку дурацкой панамы. Лена-Элен улыбнулась ему снизу и ободряюще сказала Никите на русском:
– Вот увидишь, все наладится. Она обязательно скоро приедет. Такими мужьями, как ты, Никита, не бросаются.
Никита ответил ей тоже на русском:
– Спасибо, Лена. И я хочу кое-что сказать. Знаешь, я думаю, что рядом с Клодом тебя держит вовсе не благодарность. Он отличный мужик. Ты его любишь, просто сама не заметила, как это случилось. Так что забудь свою странную теорию, она больше тебе не нужна.
По местной традиции Никита дважды чмокнул воздух, по очереди приложившись к щекам Лены-Элен. Затем крепко пожал мясистую ладонь Клода и отправился искать брошенный на дороге автомобиль.
Отойдя метров на сто, он обернулся вслед супругам, которые шли рядышком и оживленно разговаривали. Возможно, о нем, о Никите. Белые сушеные тыквы болтались у них на рюкзаках.
В этот момент Лена-Элен тоже обернулась и дернула Клода за футболку. Они оба на ходу помахали Никите и продолжили свой путь. Для религиозного Клода это был Путь Святого Иакова, и он шел по нему ради веры. Лена-Элен полагала, что шла по Пути из благодарности к мужу, а на самом деле – ради любви к нему.
Оказалось, что разговоры с пилигримами увели Никиту далеко от машины. Он возвращался назад по обочине дороги. В такт шагам его мысли перескакивали от Лены-Элен к Ольге. От Ольги к Изабель. Затем обратно к Ольге. И снова к Изабель. Он думал о том, что жена за всю последнюю неделю ни разу не позвонила сама. Потом вспоминал темные кудри Изабель и горькие слова Антиквара: «Умоляю, не портите ей жизнь!» После этого в памяти всплывал бесцеремонный вопрос Лены-Элен: «У твоей жены кто-то есть?» – И подлый бес начинал шептать ему: «А знаешь ли ты, где сейчас Оля?» Он отмахивался от этих мыслей, представлял себе Изабель на высоком барном стуле за стойкой у Пьера: стройные ноги, лицо в интимной близости от его лица, улыбающиеся губы, браслеты на тонком запястье. Но тут снова звучал Антиквар: «Не портите ей жизнь!..».
Этот калейдоскоп быстро утомил Никиту. Он достал из рюкзака бутылку с водой, последний бутерброд с паштетом и начал жевать на ходу – стало немного легче.
Машина раскалилась на солнце. Никита бросил рюкзак на сиденье, включил кондиционер и закрыл все двери, а сам с картой в руках спрятался в тени крайнего ряда подсолнухов.
Следующей по его плану была деревенька Сен-Тельма. Каждый раз, глядя в окно спальни или выходя на балкон, Никита видел вдалеке справа, на макушке холма, церковь Святой Тельмы, по имени которой называлась деревня. Ночами, подсвеченная снизу вдоль тонкого шпиля, церковь висела в темноте, как елочная игрушка. Чутье подсказывало Никите, что виды на долину из Сен-Тельмы должны были открываться исключительные.
Его ожидания полностью оправдались. Сен-Тельма состояла из полутора десятков домов, которые вытянулись вдоль автомобильной дороги. Несмотря на микроскопические размеры деревни, напротив запертых дверей церкви Никита нашел добротно оборудованную смотровую площадку и пустую стоянку для машин. Отсюда рельеф долины выглядел даже интереснее, чем с его балкона. По склонам извивались полосы виноградников. Внизу желтело поле подсолнухов, от которого Никита недавно уехал. А главным украшением пейзажа была его, уже практически родная, деревня Лантерн – каменная корона на одиноком холме. С такого расстояния она смотрелась величественно.
Через видоискатель камеры Никита нашел вытянутый вверх фасад своего дома. Два круглых иллюминатора верхнего этажа, под ними два высоких французских окна спальни, и еще ниже – балконные двери гостиной. Вход в подвал закрывала зелень садов ниже по склону. Его снова охватила гордость – это его замок. Его маленькая крепость.
Благодаря болтовне с Леной-Элен, изматывающее беспокойство, от которого он не мог избавиться все воскресное утро, отступило. Думать о доме было приятно. И роскошная панорама перед глазами тоже настраивала на мирный лад.
– Что-то в этом есть, – пробормотал он, глядя вдаль поверх камеры. – Красота исцеляет. Благость в душе появляется.
Солнце нещадно жарило в спину. Пышные облака плавно меняли рисунок в небе. Их прозрачные тени постепенно перекрашивали ландшафт, который лежал перед Никитой.
В ожидании идеального кадра он уселся на каменном ограждении смотровой площадки, над крутым обрывом. Как только освещение немного менялось, он делал очередной снимок.
Вдруг откуда ни возьмись на фоне облаков появилась большая птица. Она парила над долиной, то немного снижаясь, то снова поднимаясь выше. Никита дрогнул: «Неужто Карлуша?!»