Читаем Лара полностью

Быть может, он их тайны сторожит?

Все ночью спят - так что же господин

Не спит ночами? Он всегда один

И ни гостей, ни музыки... Да, тут

Нечисто что-то, люди не поймут

В чём дело... Может, кто сумел узнать,

Да как ты их заставишь рассказать.

А ведь могли б... Так слуги за столом

Болтали о хозяине своём.

<p>10.</p>

Ночь разбросала в зеркале реки

Лучистых звёзд живые огоньки.

Вода недвижной кажется на вид,

Но словно счастье ускользнуть спешит,

Волшебно отражая свет луны,

Бессмертный свет с небесной вышины.

Могучие дубы на берегах,

А склоны тонут в сказочных цветах,

И мог бы, кажется, любой цветок

Самой Дианы украшать венок.

Река в изгибах берегов течёт,

И серебрится каждый поворот.

"Так тих, так нежен воздух над землёй,

Что не отважился бы призрак злой

В такую ночь в таких местах гулять,

Где царствует покой и благодать" -

Подумал Лара, стоя над рекой,

И молча возвращается домой.

Он красотою этой был смущён

И красоту другую вспомнил он

В иной стране, в иные времена.

Там небо чище и светлей луна,

Там ночь нежней...И сердце, что сейчас...

Нет, нет, но хоть бы буря поднялась -

А этой ночи сказочный покой насмешка злая над его душой.

<p>11.</p>

Он в зал вошёл. В безлюдной тишине

Лишь тень его скользила по стене,

И озарял ночной неверный свет

Портреты тех, кого давно уж нет.

Забыты все их страсти и дела,

И ниши склепа скрыли их тела...

В томах старинных рукописных книг

Отыщется страничка и о них,

Потом историк бранью и хвалой

Снабдит рассказ правдоподобный свой -

Ложь станет правдой... Так он рассуждал

В пустынном зале. Лунный свет сверкал

Сквозь переплёты стёкол расписных,

Сквозь профили молящихся святых.

И так причудливо отражены

На плитах пола под лучом луны,

Они светились, как фантомов рой,

Как проявленья жизни неземной.

А Лара, с колыхавшимся пером,

С кудрями чёрными над бледным лбом

И сам на страшный призрак походил.

.................................................

<p>12.</p>

Глухая полночь. Слабый огонёк

Сквозь мрак ночной едва пробиться мог.

В покоях Лары тишина, и вдруг

Раздался где-то приглушённый звук,

Невнятный стон, тревожный голос, крик,

И вопль ужасный слуха слуг достиг.

Всё смолкло. Слуги, подавляя страх,

Кто со свечой, кто с факелом в руках

Бегут, мечи хватая второпях.

<p>13.</p>

Как мрамор, на котором он лежал,

Как лучи луны, что на лице играл,

Был бледен граф. И рядом с ним в углу

Меч полуобнажённый на полу.

Какой же сверхъестественный испуг

Оружье выбил из железных рук?

Недвижен Лара, брови сведены,

И вызов, и гроза воплощены

В лице застывшем. На его губах

С угрозой яростной смешался страх,

Отчаянье, проклятье гордеца,

И в мёртвой маске бледного лица

Сквозь лёд бесчувственного сна

Отвага гладиатора видна.

Вот подняли его, несут. И вдруг

Он глубоко вздохнул и что-то вслух

Пробормотал, в бескровной коже щёк

Затеплился румянца огонёк.

И веки дрогнули. Блуждает взгляд.

Он что-то говорит, слова звучат

Отчётливо на языке чужом

И непонятны никому кругом.

А тот, кто должен был их смысл понять

Не слышал и не мог их услыхать.

<p>14.</p>

Паж подошёл. Он смысл тех слов постиг,

Но всем понятно стало в тот же миг

По искажённому лицу его,

Что им не объяснит он ничего.

Казалось. Паж ничуть не удивлён,

И низко наклонясь над Ларой, он

На том же языке заговорил,

Как будто для него язык тот был

Родным. Так ласково звучал ответ,

Что Лара смог бы отогнать свой бред,

Будь только бредом всё, что сталось с ним -

Нет, бред с таким мученьем не сравним.

<p>15.</p>

Что ж это было? Явь иль страшный сон?

Но даже если помнил это он,

Всё утаил, и лишь настал рассвет

Он снова бодр, и ни намёка нет

На ужас ночи. Вновь шаги верны.

Ни поп ему, ни лекарь не нужны,

Ни стал он ни задумчивей, чем был,

Ни веселей, а время проводил

По-прежнему, и если час ночной

Его обуревал глухой тоской,

То он легко скрывал её от слуг,

Но слуги не могли забыть испуг,

И не противясь страху своему,

Боялись в зал входить по одному,

Вдвоём едва решались. Их теперь

Пугало всё. И скрипнувшая дверь,

И взлёт нетопыря в углу глухом,

И полосы тумана за окном,

И свет луны, дробящийся в окне,

И шорох гобеленов на стене,

И тени от готических столбов,

И даже эхо собственных шагов,

Всё жутким становилось в час ночной,

Едва сгущался сумрак над стеной.

<p>16.</p>

Напрасный страх. Всё, что стряслось тогда

Не повторилось больше никогда.

Забыл ли вправду Лара всё, как сон,

А может, только притворялся он,

И удивленье слуг сильней, чем страх:

Ни в жестах Лары, ни в его глазах,

Ничто-ничто не говорит о том,

Что страшный бред ещё гнездится в нём.

Да было ли всё это? Или сон,

Что бормотал слова чужие он,

Что поднял всех той ночью дикий крик,

Что сердце Лары замерло на миг?

Но разве не его ужасный взгляд...

Как? Он забыл, а все ещё дрожат?

А может быть, молчанье говорит,

Что память глубже слов, что в сердце скрыт

Неизгладимый ужас, а видны

Лишь следствия причин, что столько темны.

Видны? Нет, с ним не так, и внешний страх

Он тоже скрыл: есть мысли, что в словах

Н выразить - пока душа жива,

Мысль душит нерождённые слова.

<p>17.</p>

Он непонятной личностью своей

И привлекал, и отвращал людей.

Но имя Лары поминал любой,

Кто с порицанием, кто с похвалой.

Ведь даже тем, что о себе молчал

Досужим толкам пищу он давал.

Кем был он где-то? Знатен род его,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза