Читаем Лара полностью

И он вошёл в их круг. Но у кого

Спросить о нём, кто сможет дать ответ?

Он человеконенавистник? Нет.

С весёлыми он весел, но порой

Казался смех его насмешкой злой

Скользнувшей по губам, но хоть бы раз

Смех заиграл в зрачках суровых глаз.

В них иногда светилась доброта.

Как видно. Не совсем душа пуста,

Но вдруг, боясь раскрыться, он смолкал

На полуслове, словно упрекал

И презирал себя за тот порыв,

Когда хотел, о гордости забыв,

Рассеять опасенья у того,

Кто не решался уважать его.

Став своего же сердца палачом,

Уничтожал всю нежность Лара в нём,

И только ненависти научил

Себя за то, что прежде так любил.

<p>18.</p>

Так презирал он всех и всё подряд,

Как будто бы прошел сквозь самый ад,

Как будто в бренном мире гостем был,

Бездомный дух, лишенный мощных крыл!

В мир мрачных впечатлений погружен,

Опасностей искал повсюду он,

Случайно (и напрасно!) уцелел -

То рад был этому, то вдруг жалел...

Любить способный больше, чем любой,

Рожденный нашей грешною землёй,

В мечтах о лучшем - истину саму

Он обогнал... Но зрелому уму

Пора платить за то, что столько сил

Он в юности на призрак погубил,

И пламя титанических страстей

Сжигало вехи всех его путей.

В жестоких грозах внутренних тревог

Он чувства лучшие сберечь не мог,

Но не хотел понять свою вину:

Он лишь природу упрекал одну,

Считая камнем на душе своей

Плоть, что достойна лишь кормить червей.

И перепутав зло с добном в себе,

Свою он волю приравнял к судьбе!

От эгоизма общего далёк,

Всё уступить другим легко он мог,

Но в этот миг руководили им

Не долг, не сострадание к другим,

Он рад был своенравной мысли той,

Что сделать т а к не мог никто другой!

Но та же мысль могла его толкнуть

В иной момент и на преступный путь:

Коль мысль такая превратилась в страсть -

То всё равно взлететь или упасть,

Добрее добрых быть иль злее злых,

Чтоб только отличаться от других.

Но разум был как лёд. Недаром он

Вдали от мира поместил свой трон

И сверху наблюдал, как жизнь течёт -

Ах, если бы и кровь была как лёд!

И горем не горела бы она,

Всегда б текла ровна и холодна.

Но Лара шёл с людьми, путём людским,

В словах, в делах подобен был другим,

Не нарушал обычаев ни в чём:

Он сердцем был безумен, не умом,

И редко позволял себе сказать,

То, что могло кого-то раздражать.

<p>19.</p>

Со всеми ровен, холоден ко всем,

Сам душу не раскрыв ни перед кем,

Он знал искусство, данное судьбой,

Запечатлеться в памяти чужой.

Внушал он не любовь, не гнев, не страх,

А то, чего не выразить в словах.

Но кто с ним хоть немного был знаком,

Тот постоянно вспоминал о нём.

Слова, небрежно брошенные им,

Навек врезались в память всем другим,

И волею неведомо какой

Мгновенно проникал он в ум чужой,

И словно призрак поселялся там...

Теперь о нём нельзя не думать вам:

Враждебно, дружелюбно, всё равно!

Всё ваше существо подчинено.

Для вас его душа - сплошная тьма,

И не понять, в чём власть его ума,

И вы не в силах дать себе отчёт,

Какая сила вас к нему влечёт -

Но эту цепь никто не мог порвать:

Не позволял себя он забывать.

<p>20.</p>

Был праздник в замке Ото. Как всегда

Весь цвет округи съехался туда.

Среди други и Лара приглашён:

Он знатен, гость желанный в замке он.

Огнями блещет пиршественный зал,

Под сводами гремит беспечный бал,

Кружит в весёлом танце красота,

И грация с гармонией слита,

И души, словно руки, сплетены,

И лица изнутри озарены,

И старость улыбается светлей,

Припомнив беззаботность юных дней,

А юность ловит счастье всей душой,

Забыв на миг о бренности земной.

<p>21.</p>

И Ларе, если взгляд его не лгал,

Понравился весёлый шумный бал.

К пилону прислонившись, граф следил

За танцем, полным юности и сил,

В раздумье провожал глазами он

Красавиц, что мелькали меж колонн,

И, видимо, не замечал того,

Что чей-то взгляд преследует его.

(Он не стерпел бы дерзости такой)

Но вдруг он обернулся. Тот чужой

Смотрел в упор - зловещий мрачный вид,

За Ларой неотсутпно он следит...

И взгляды встретились. Допрос в одном,

Другой зажёгся бешеным огнём

Тревожных подозрений, словно страх

У Лары промелькнул в стальных глазах.

А незнакомец был суров и нем,

И взгляд его не понят был никем.

<p>22.</p>

"Он! - крикнул незнакомец, - это он!"

И сразу, словно эхом повторён,

Был этот крик. "Кто - он?" - шептал весь зал.

Но наконец и Лара услыхал

Слова, которые во всех сердцах

Посеяли какой-то смутный страх.

Но граф не дрогнул и не побледнел,

Примолкший зал спокойно оглядел,

И незаметным напряженьем сил

В глазах блеск удивленья погасил.

А тот, чужой, насмешливо сказал:

"Он - здесь? Зачем? Как он сюда попал?"

<p>23.</p>

Вопрос был слишком дерзким для того,

Чтоб Лара не ответил на него.

Слегка нахмурясь, повернулся он,

И холодно в ответ на резкий тон

Сказал: "Я - Лара. Если здесь твоё

Известно имя так же, как моё,

Поверь, что у меня причины нет

Не дать по-рыцарски тебе ответ.

Я - Лара. Можешь мне задать любой

Вопрос. Вот я без маски пред тобой.

"Любой вопрос? Подумай, не спеши:

Что прячешь ты на самом дне души?

Ты и меня не узнаёшь? Она...

Иль, может, память зря тебе дана?

Долг памяти о ней не оплатить!

Нет, вечность не даёт тебе забыть!"

Не узнавая, на него смотрел

Граф Лара (или показать хотел,

Что вовсе не знаком он с пришлецом)

И отошёл с презрительным лицом.

Но незнакомец вдруг взмахнул рукой:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия
Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза