Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго»

Когда Курт Вольф[481] в Америке услышал о присуждении Пастернаку Нобелевской премии, он сразу же написал Борису: «В данном случае (гений) признан как таковой. Вашу книгу читают и любят за ее замечательные лирико-эпико-этические качества. (За шесть недель 70 000 экземпляров – это фантастика – и к концу года их будет еще 100 000.)» Вольф добавил, что забронирует для Пастернака номер в Стокгольме на декабрь, период вручения Нобелевских премий.

«А в субботу, двадцать пятого октября, началось»,[482] – писала Ольга. Московское радио сразу же заявило, что «присуждение Нобелевской премии за весьма посредственную работу», такую как «Доктор Живаго», есть «враждебный политический акт, направленный против советского государства». Целых две страницы субботнего номера «Литературной газеты»[483] были посвящены обличению Пастернака. Эта газета полностью опубликовала обвинительное письмо 1956 года, извещающее об отказе в публикации и написанное редакторами «Нового мира», наряду с передовицей и открытым письмом от редакции самой газеты. В числе обвинений были следующие: «…Житие злобного обывателя… откровенно ненавидит русский народ… мелкое, никчемное, подленькое рукоделие, злобствующий литературный сноб…» Многие москвичи впервые узнали из газеты и о «Докторе Живаго», и о Нобелевской премии. Тираж газеты, 880 000 экземпляров, разошелся за пару часов. Воздействие премии на общественное мнение москвичей, особенно в среде интеллигенции, было громадным. Премия стала «единственной темой» разговоров в столице. Избрание кардинала Анджело Ронкалли папой римским, смерть в Ленинграде видного физиолога Леона Орбели, даже присуждение Нобелевской премии в области физики трем советским ученым – ни одна из этих новостей не была избалована таким вниманием.

«Спонтанные» протесты против Пастернака устраивались в Литературном институте имени Горького, напротив здания Союза писателей на улице Воровского – тщательно срежиссированные спектакли, с обязательным для студентов посещением по распоряжению ректора. Позиция, которую молодые люди займут по отношению к Пастернаку, говорил он, станет для них лакмусовой бумажкой. Студентам было приказано прийти на митинг и подписать письмо в «Литературную газету» с обличениями писателя. По словам Ирины, которая училась в этом институте, «по комнатам общежития ходили с подписным листом, причем выбирали самые поздние часы, когда все должны быть дома». Но даже при таких мерах только чуть больше трети из трехсот студентов подписали подметное письмо. «Не желавшие участвовать в этой гнусной акции[484] запирались, отсиживались на кухне, в уборной. Моя подруга Алька попросту выгнала их [агитаторов] из комнаты. Но не все могли себе это позволить». Тем временем в Ленинграде трое отважных студентов вывесили транспарант «Да здравствует Пастернак!» на набережной Невы.

Сама демонстрация являла собой «жалкое зрелище». На нее пришло всего чуть больше двух десятков человек. Они принесли с собой плакаты и прислонили их к стене здания Союза писателей. Один из плакатов представлял собой антисемитскую карикатуру: на нем был изображен Пастернак, тянущийся к мешку с долларами искривленными, жадными пальцами. На другом была надпись: «Иуда, вон из СССР!»

В воскресенье, 26 октября, все газеты полностью перепечатали материалы, которые накануне вошли в номер «Литературной газеты». «Правда», официальный печатный орган КПСС, опубликовала статью со злобными личными нападками на Пастернака, написанную главным «мясником» газеты, Давидом Заславским. 78-летнего пенсионера Заславского вновь привлекли к работе – надо было устроить разнос Борису. Заголовок статьи был броским: «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Заславский объявлял: «Смешно сказать,[485] а ведь этого своего доктора Живаго, морального урода, отупевшего от злобы, Пастернак выдает за «лучшего» представителя старой русской интеллигенции. Это поклеп на передовую интеллигенцию, столь же нелепый, как и бездарный… Роман Пастернака – это реакционная публицистика низкого пошиба».