Ларин Петр и машина времени

— Что, я захочу уничтожить машину времени?

— Ситников, вы потом сами поймёте, почему сейчас, наверное, вам этого лучше не рассказывать. Что там ещё вы пишете?

Ситников покачал головой и вернулся к чтению письма.

— …И ни в коем случае не пытайтесь вернуться сюда, чтобы вытащить меня из тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года. Я счастлив. Здесь свежий воздух, размеренная жизнь и замечательные условия для гармонии с миром. Я считаю, что ненужные путешествия во времени только нарушают равновесие времён. И вот ещё мне непонятно: я прошу позаботиться о Лео…

— Лео — это ваша будущая собака.

Ситников поморщился и продолжал читать:

— Всё, что нужно Лео, — это еда. Я уверен, что ты не бросишь его. Не волнуйся, он ест даже овсяную кашу. Пётр, я считаю тебя своим другом и верю, что ты поймёшь моё право на подобный выбор. Ты очень много значишь для меня, и я всегда помню о тебе. Жаль, что мы прощаемся. Твой друг во времени Юлиан Ситников. Девятое сентября тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года.

Губы Ситникова дрогнули.

— Я не думал, что могу написать такое сентиментальное письмо. Наверное, тот век подействовал на меня…

Пётр присел возле тумбочки, на которой стояла шахматная доска с начатой партией. Крохотный щенок лапкой сбивал фигуры.

— Тихо, Марта, — шикнул на собачку Ситников.

Щенок посмотрел на него преданными глазами и заскулил. От этого Петру стало не по себе.

— Ситников, простите меня. Я расскажу вам… Это произошло из-за меня. Если бы я не купил в будущем чип со спортивными рекордами и старик Зайченко не притащил в прошлое эти чёртовы бумаги… Хотя что теперь…

Неожиданно Ситников добродушно потрепал его по волосам.

— Все хорошо, Пётр. Я всегда тяготился нашим веком. И всегда любил ту Россию. И потом, можно считать, что мне повезло. Я мог бы угодить в Средневековье, и тогда меня сожгли бы как колдуна.

Опустив голову на руки, Пётр расплакался.

ГЛАВА 22

Эхо взрыва над линией обороны. Доска с инициалами. Могила учителя Ситникова. «Не знаю я никакой Северины». Штабс-капитан Семён Зайченко действительно существовал. И всё же Ситникова пытаются спасти.

Сняв с каминной полки лист бумаги с начерченной на нём схемой, Ситников задумался.

— Так, — сказал он, водя пальцем по бумаге, — вот кладбище. Впрочем, кладбищем оно перестало быть в тридцатых… В войну там была линия обороны, там как раз копали траншеи, потом их перенесли на полкилометра назад, там было несколько дотов… И после войны там валялось столько неразорвавшихся снарядов, что мальчишки в первые годы подрывались едва не каждый месяц. Всё это потом долго разминировали, а потом там образовалась городская свалка. Позже, совсем недавно, лет пятнадцать назад, всё это залили бетоном. Да ты знаешь, это недалеко от старого имения Разумовских… Придётся, очевидно, взрывать… Но ничего, я с работы притащил кое-что…

…Гулкое эхо взрыва разнеслось над пустыми окрестностями типичного пустынного пейзажа века индустрии, где ничего уже много десятков лет не напоминало о том, что когда-то здесь было сельское кладбище, прилегающее к владениям графов Разумовских. Как и предполагал Ситников, над местом, где когда-то он закопал машину времени, оказался почти нетронутый временем военный дот.

Распластавшись на земле, Юлиан Ситников и Пётр переждали, пока уляжется поднятая взрывом густая каменная завеса. Когда Пётр выглянул из-за угла простоявшего несколько десятилетий дота, его взгляду открылся зияющий в земле провал.

Ситников снял с головы ржавую военную каску, которую они тут обнаружили. Протянув Петру вторую лопату, Ситников достал из «жигулёнка» старомодный фотоаппарат и повесил на грудь.

— Будем фотографировать.

Они стали копать почти каменный грунт. Через некоторое время оба поняли, что невероятно устали. Ситников первым отложил лопату и сел, отирая пот со лба.

— Знаешь, что мне всё это напоминает? Помню, в детстве я начитался своего любимого писателя Жюль Верна и решил совершить путешествие к центру Земли. Даже не думал тогда, что заберусь ещё дальше… Меня тогда искали целый день. Конечно, это было детское чтиво, но Жюль Верн повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Когда я впервые прочитал «Двадцать тысяч лье под водой», то сразу понял, что всю свою жизнь должен посвятить науке.

Увлечённый воспоминаниями Ситников вдруг осекся на полуслове. В четырёх метрах от них торчала полусгнившая доска, на которой были едва различимы инициалы Ю. С.

— Смотри, Пётр! Что это?

— Это ваши инициалы, Ситников. Наверное, где-то здесь и находится машина времени.

Они подошли поближе и стали лопатами разбивать спрессовавшуюся за столетие землю, перемешавшуюся со всяким мусором. Солидных размеров ниша, которая угадывалась в земле, была завалена камнями. Петру и Ситникову пришлось долго трудиться, прежде чем лопата инженера упёрлась во что-то твёрдое, что уже не могло быть затвердевшей землёй.

Пётр и изобретатель заворочали лопатами с удвоенной силой. Наконец контуры автомобиля, накрытого истлевшим чехлом, стали очевидными — правда, покрыты они были более чем вековым слоем пыли.