Ларин Петр и волшебное зеркало

Тишина, нарушаемая только плеском воды за бортом да поскрипываньем туго натянутых шкотов, постепенно начала действовать Петру на нервы. Он попытался петь, но быстро бросил это занятие: чувствительная к рифмованным заклинаниям шлюпка начинала вести себя странно, стоило только Петру пропеть куплет какой-нибудь песенки. И, как назло, в голову лезла какая-то чепуха, не имеющая никакого отношения к морю, — про мальчика, который хочет в Тамбов, или, например, «Броня крепка, и танки наши быстры». Услышав такие слова, шлюпка начинала рыскать из стороны в сторону, как будто пытаясь найти дорогу в Тамбов или оглянуться назад и понять, наконец, кто это распевает такую непонятную ерунду. Парус терял ветер и принимался гулко хлопать, и Петру приходилось замолкать и выравнивать курс с помощью румпеля и шкотов. «На Островах со словами надо быть поосторожнее», — вспомнилось Петру предостережение Трёпа, и он загрустил: ему очень не хватало весёлого двойника, не говоря уже о Свистке. Свисток, наверное, очень обиделся, обнаружив, что его хозяин сбежал тайком, бросив его на произвол судьбы. Впрочем, теперь у Свистка была отличная компания: он не отходил от Дудки с первой минуты знакомства и, возможно, даже не заметил исчезновения Петра…

Петру пришло в голову, что можно увеличить скорость шлюпки, сочинив подходящее заклинание. Он честно попытался это сделать, но у него, как и в первый раз, ничего не вышло. Это служило лишним подтверждением истины, которая и так была ему хорошо известна: критиковать чужие стихи намного легче, чем сочинять собственные.

Около трёх часов пополудни ему повстречался катер морской гвардии. Издали заметив на волнах тёмную точку, Пётр испугался и хотел пуститься наутёк, но любопытство взяло верх. Он снова полез в рундучок под скамьёй и вынул оттуда небольшую подзорную трубу. В трубу стало видно, что железный корабль пуст. Ржавая стальная посудина покачивалась на волнах, боком дрейфуя на запад под напором ветра, толкавшего её в клёпаный борт. Над пустой палубой дрожал горячий воздух, поднимавшийся от раскалённого солнцем железа, вокруг катера в волнах мелькало что-то белое. Отрегулировав резкость, Пётр понял, что это дохлая рыба: корабль, несший караульную службу у золотого острова, до сих пор служил источником ядовитого излучения. Двигатель не работал: очевидно, в баках кончилось горючее. Пётр вздохнул: вчера они утопили и оставили без экипажей целых полторы дюжины вот таких заражённых кораблей, и теперь все они лежали на дне или носились по воле ветра и волн, отравляя океан, убивая всё живое на своём пути. Цена, которую Острова платили за золото для Её Величества, была очень высока…

Солнце припекало. Пётр снова вынул из рундучка бочонок с водой, подумав при этом, не превратить ли ему воду в ледяную кока-колу, а парочку сухарей — в пирожные с кремом. Это была довольно простая работа, сводившаяся к созданию иллюзии. По виду, вкусу и запаху жёсткие морские сухари ничем не отличались бы от пирожных, да и аппетит они утолили бы отменно. Точно так же Пётр мог превратить сырую рыбу в жареную. Была бы рыба, а остальное — дело техники… Но есть пирожные и запивать их кока-колой, сидя в шлюпке посреди бескрайнего океана, было как-то неловко, и Пётр решил: пускай сухари остаются сухарями, а вода — водой, так будет честнее. И потом, разве не учили их в школе, что прибегать к помощи колдовства следует только в самом крайнем случае, когда другого выхода не осталось?

В тот самый момент, когда он поднёс к губам помятую оловянную кружку с плескавшейся на дне тепловатой, сильно отдававшей дубовым бочонком водой, у него над головой раздался крик чайки. Пётр удивился. Конечно, чайка — морская птица, но гнездится она на берегу, а отсюда до ближайшего берега было миль триста по прямой — далековато даже для самой крупной, самой отчаянной чайки. Правда, если верить капитану Раймонду, в океане существовали сотни рифов, отмелей и крошечных скалистых островков, не нанесённых на карты ввиду их полной никчёмности, никогда никем не посещаемых и потому могущих служить отличным пристанищем для морских птиц и животных.

Пётр поднял голову. Высоко в небе действительно кружила чайка, а в когтях у неё что-то блестело — очевидно, только что пойманная рыба. Чайка снова пронзительно крикнула, резко спикировала и, пролетая над лодкой, разжала когти. То, что Пётр принял за мелкую золотистую рыбёшку, соскользнуло по туго натянутой парусине и со стуком упало прямо под ноги Петру.

— Первый, Первый, я Второй, — умело имитируя радиопомехи, забормотал Свисток. — Приземлился в заданном районе, противника не наблюдаю. Наблюдаю какое-то чучело в белом — то ли санитара, то ли беглое привидение, то ли глупого мальчишку в чужом костюме… Первый, я Второй, как слышите? Приём!

— Ты что, головой ударился? — спросил Пётр, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не засмеяться от радости.

Свисток подбоченился и с царственным видом взглянул на него снизу вверх.