Каждый её выкрик сопровождался ударом крепкого клюва. Долго выдерживать это было невозможно, и Шестерёнка, выпустив руку Петра, с дикими воплями бросилась вон из хижины, прикрывая руками исцарапанную макушку. Маргарита проводила её до дверей, а потом вернулась и, как кошка, вцепилась когтями в жабью физиономию Кривошипа. Тот замахал руками, пытаясь сбросить с себя пернатого противника. Воспользовавшись этим, Свисток выскользнул у него из-за пазухи и спрыгнул на пол.
Пётр уже успел застегнуть часы, набросить на плечи куртку и затянуть на талии ремень с кинжалом в ножнах. Он схватил с полки лампу, поднял с пола Свисток, крикнул Маргарите и выскочил за дверь. Чайка с шумом вылетела следом и уселась ему на плечо, всё ещё бормоча проклятия. Она больше не притворялась, что не умеет говорить по-человечески, и её словарный запас приводил Петра в лёгкое содрогание: он был почерпнут в основном из разговоров моряков и китобоев, всегда любивших крепкие словечки.
— Стойте! — кричал позади Кривошип. — Стойте, негодяи, чтоб вы заржавели! Верните мою лампу, проклятые воришки! Отдайте мои часы! Моя награда! О, я несчастный! Вернитесь! Чтоб у вас пробки перегорели!
Где-то в лесу трещала сучьями и завывала Шестерёнка. Пётр бежал вперёд, спотыкаясь и прикрывая рукой мерцающий огонёк керосиновой лампы, и вскоре вопли и завывания остались далеко позади. Над островом висела половинка луны, освещавшая путь гораздо лучше, чем тусклый огонёк, пугливо метавшийся за закопчённым, треснувшим стеклом. Пётр увидел справа от себя на склоне освещённую луной сторожевую вышку Кривошипа и далеко обошёл драконью тушу, ориентируясь по исходившему от неё зловонию. Сейчас он не понимал, как у него хватило отваги и глупости попробовать драконье мясо. Ведь в любой старинной легенде ясно сказано, что кровь дракона ядовита; с таким же успехом Пётр мог наглотаться мухоморов.
По дороге они не разговаривали. Даже неугомонный Свисток притих, заново переживая ночное приключение. Лишь Маргарита всё никак не могла успокоиться, время от времени принимаясь злобно бормотать: «В мешок! Меня! Старая коряга! Жабья морда! Я тебе покажу!..»
Петру не сразу удалось отыскать бетонный капонир на исчерченном глубокими тенями, заросшем деревьями склоне. Он бы наверняка прошёл мимо, но тут Маргарита, ненадолго прервав свой ругательный монолог, беспокойно шевельнулась у него на плече и негромко вскрикнула. Повернув голову, Пётр увидел смутно белевшие среди корявых стволов бетонные стены и чёрный прямоугольник двери. Переступая порог, он снова услышал где-то позади себя гневные вопли Кривошипа и понял, что Яйцеголовые от него не отстанут.
— Ну до чего же упорный старикашка, — недовольно пробормотал Свисток. — Он мне сразу не понравился. Как бы он не выкинул ещё какую-нибудь пакость!
— Например, не сообщил о нашем прибытии железноголовым, — согласилась Маргарита.
— Не сообщит, — пообещал Пётр и вошёл в капонир.
Освещая крутые ступени лампой, которая здесь пришлась как нельзя более кстати, он спустился до того места, где корни деревьев взломали каменные стены штольни. Здесь он остановился, вынул из ножен кинжал и принялся кромсать самый толстый корень. Корень ветвился, образуя сетку, которая хоть и прогнулась, но всё ещё сдерживала неимоверный груз каменных обломков. После четвёртого или пятого удара кинжалом корень громко треснул, глубоко надломился и угрожающе выгнулся. Каменные обломки зашевелились, шурша и постукивая друг о друга.
— Это здорово смахивает на попытку самоубийства, приятель, — заметил Свисток.
— Или на глупость, — заметила Маргарита.
Пётр не стал с ними спорить. Вместо этого он в последний раз полоснул кинжалом по корню и опрометью бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Позади с рассыпчатым грохотом рухнула стена, превратившись в беспорядочную груду щебня. Обернувшись, Пётр увидел настигающее его облако едкой пыли, в котором крутились и подскакивали каменные обломки. Он прибавил ходу; пыль настигла его, забивая ноздри и рот, мешая дышать; один камень ударил его по ноге, другой стукнул между лопаток, но на этом всё и закончилось: огромная масса щебёнки застряла в узкой штольне, как пробка в бутылочном горлышке, закупорив её раз и навсегда.
Миновав ещё два поворота коридора, они окончательно оторвались от тяжёлого пылевого облака, и вскоре впереди блеснуло отражение их лампы в спокойной воде подземного грота. Пётр с облегчением ступил на сырой песок, поднял лампу повыше и огляделся.
— Вот так номер, — сказал Свисток.
Пётр огляделся ещё раз, но от этого ничего не изменилось: шлюпки в гроте не было.
ГЛАВА 25