Ларин Петр и волшебное зеркало

Как ни странно, мамадзавы поспешно расступились, давая ему дорогу, и тут же сомкнулись у него за спиной. Пётр плыл в сопровождении почётного эскорта зубастых лягушек, подковой окруживших его с трёх сторон. Время от времени то одна, то другая пыталась приблизиться, угрожающе щёлкая клыкастой пастью, но тут же испуганно шарахалась в сторону, стоило только Петру повернуться к ней лицом. Они булькали, скрежетали, шипели и квакали, но не нападали. Пётр чувствовал, что ещё немного, и он умрёт если не от лягушечьих зубов, то от нервного напряжения. Странное поведение мамадзав казалось ему необъяснимым и угрожающим. Они как будто гнали его куда-то, и Пётр не удивился бы, увидев, как посреди протоки прямо перед ним всплывает лягушка размером со взрослого бегемота. Но путь по-прежнему был свободен, и Пётр плыл изо всех сил, сопровождаемый сотнями жутких созданий, таращивших на него полные холодной трусливой ненависти глаза.

Он выплыл из протоки на широкую гладь фиорда, как будто выбрался из тёмного переулка на проспект. Мамадзавы последовали за ним, по-прежнему сохраняя дистанцию в полметра. Они тоже нервничали: производимые ими звуки сделались громче, и в гуще стаи то и дело вспыхивали и гасли короткие яростные стычки — раздражённые мамадзавы щёлкали челюстями, хватая друг друга за что попало, и тут же расплывались в разные стороны, сердито шипя и квакая.

Откуда-то сверху спикировала Маргарита и забила крыльями, пытаясь удержаться на одном месте.

— Всё в порядке! — прокричала она. — Они тебя боятся! На тебе акулья кожа, и они думают, что ты — детёныш белого кита! Плыви вперёд и ничего не бойся!

— Конечно, — отфыркиваясь, проворчал Пётр, — тебе хорошо советовать. А мне…

Он не успел договорить. Одна из мамадзав неожиданно разинула пасть и буквально выстрелила в Маргариту длинным липким языком, как это делают обыкновенные лягушки, охотясь на комаров. Клейкое серое щупальце обвилось вокруг лап чайки, и в следующее мгновение Маргарита уже была в воде. Она отчаянно била крыльями, пытаясь освободиться, но ничего не могла поделать: мамад-зава держала её крепко.

Не рассуждая, Пётр бросился вперёд и ударил лягушку кинжалом. Брызнула тёмная кровь, когтистая задняя лапа лягнула его в бок, едва не распоров прочную куртку, мамад-зава издала протяжный скрипучий вопль и выпустила добычу. Хлопая крыльями и поднимая тучи брызг, Маргарита неловко, боком оторвалась от воды, выровняла полёт и поднялась на недосягаемую высоту.

Вода вокруг Петра буквально вскипела, когда десятки мамадзав набросились на свою раненую товарку, мгновенно разодрав её в клочья. Пока они утоляли голод, вздымая розовые от крови брызги и оглашая фиорд своими скрипучими воплями, Пётр успел отплыть от них на приличное расстояние.

— Первая протока налево! — прокричала сверху Маргарита. — Это недалеко!

Несмотря на своё отчаянное положение, Пётр нашёл в себе силы усмехнуться: то, что было недалеко для парившей над фиордом чайки, для него могло оказаться попросту недостижимо. Когда твои глаза находятся на уровне воды, расстояния оцениваются совсем иначе, чем с палубы корабля или даже с борта шлюпки. Отяжелевший от воды костюм из акульей кожи стеснял движения, тянул на дно, но Петру даже не приходило в голову избавиться от одежды, которая служила ему защитой от глупых хищников. Бросать кинжал тоже было нельзя, и он продолжал плыть, выбиваясь из сил и время от времени пугая ножом самых отчаянных мамадзав, пытавшихся подобраться к нему поближе.

Этот заплыв показался ему бесконечным. Особенно тяжёлым оказался последний отрезок пути, пролегавший по протоке, ещё более узкой и мрачной, чем та, что вела к гроту. Мамадзав становилось всё больше с каждой минутой, они смелели на глазах, подплывая к Петру всё ближе и ближе. Наконец он ухватился обеими руками за планшир шлюпки и с огромным облегчением перевалился через борт, напоследок услышав, как щёлкнули позади челюсти самой отчаянной или просто самой голодной лягушки.

С минуту он лежал на дне лодки, отдыхая после своего отчаянного заплыва и всё ещё не веря, что уцелел. Коричневатая, настоянная на древесной коре вода стекала с его волос и одежды, собираясь в лужицу на дне лодки. Шлюпка тихонько вздрагивала и покачивалась, мамадзавы скребли когтистыми лапами борта, и Пётр подумал, что отдыхать ему некогда.

— Стой! — донёсся откуда-то сверху скрипучий голос Кривошипа. — Стой, чтоб ты заржавел! Вылезай оттуда, это моя лодка!

Пётр поднял глаза и увидел шаткую, связанную из жердей лестницу, лепившуюся к отвесной стене фиорда. Должно быть, Кривошип потратил массу времени и труда, сооружая ее; казалось, неимоверно сложная конструкция только чудом до сих пор не рассыпалась. Бело-голубая шлюпка с «Каракатицы» была привязана коротким фалом к нижней площадке лестницы, по которой, размахивая руками и вопя во всё горло, торопливо спускался Кривошип. В правой руке он сжимал какую-то ржавую железку, подозрительно похожую на арбалет, которой отмахивался от атаковавшей его со всех сторон Маргариты.