Лариса

…Первой бежала к кладбищу Вера Носарева. За ней поспешали Настасья, Дарья, Катерина, тетка Лиза, Татьяна, Сима с Колькой. Замыкала шествие Тунгуска, с дымящей трубкой в зубах. По пути Богодул палкой стучал в окна, сзывая людей. Вокруг него крутился его пес, громким лаем помогая хозяину. Сперва Дарья начала отставать, старухи обгоняли ее одна за другой.

На полдороге к кладбищу Дарья совсем замедлила ход, остановилась и постояв, неожиданно повернула назад. Налетевший Богодул окликнул:

— Дарья, куды?

Дарья лишь обернулась на оклик и не ответила.

— Куды, Дарья?!..

Она лишь слабо отмахнулась рукой. Сначала шла медленно, с усталым, разбитым видом. Затем прибавила шагу. А под конец, уже подойдя к своему дому, почти бежала, будто гнался кто за ней. Дома наглухо заперла за собой ворота. Не сняв платка, села на лавку, не зная, что еще сделать, как отгородиться от всего происходящего. Но тревога росла. Она глянула по сторонам и с тоской простонала:

— Надо же!.. На меня пало… За что? За какие грехи?.. Господи, они ить с меня спросют… Я ить живу, на мне лежит доглядывать… А чем ответ-то держать?.. Чем?..

…Толпа разъяренных старух и баб гнала улицей трех мужиков-пожегщиков. Те с трудом отбивались от пса Богодула, наскакивавшего на них. Возле конторы столкнулись с председателем поссовета Воронцовым.

— Что такое? Что происходит?

Старухи враз загалдели, окружили Воронцова. Мужики выдрались из толпы к начальству.

— Как — что?! У нас санитарная чистка кладбища, а они тут с кольями на нас набросились…

— Нос мне разбили!

— Как собаки!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

— Тихо! — оборвал Воронцов. — Слушать будем или базарить будем? Вы что, постановление не читали? Я, как лицо ответственное…

— А ежели ты лицо…

Егор, старик бабки Настасьи, выступил наперед, но Воронцов осадил, взяв тон еще круче:

— Понимать ситуацию будем или что будем?! — Подождал, пока толпа утихомирилась, и просто спросил: — ГЭС для кого строят? Для чужого дяди? Или для нас?

Толпа притихла.

— А раз так, то где ваша сознательность?

— Ты это, грешное с праведным не путай, — выступил дед Егор. — Кто позволил поганить могилы?

— Отвечаю. Здесь скоро разольется море. Пойдут пароходы, поедут люди…

— А мы не люди! — вскинулась Вера.

— …А тут будут плавать ваши кресты, — вставил бригадир.

— …Вы о будущих людях печетесь, а я счас мамину карточку на земле, втоптанную — после этих боровов твоих — подобрала!

— Носарева! — не выдержал Воронцов. — Выбирай выражения!

— А ты сам, Воронцов, голос не подымай! — двинулся на него дед Егор. — Я родился тут, и отец мой родился тут. И дед! И покуда я тут хозяин — ты меня не зори! Дай дожить без позору!..

— Пинегин! Павел! — поверх голов крикнул Воронцов.

От пристани показался бригадир совхоза Павел Пинегин. Воронцове ходу обрушился на него:

— Шляешься черт знает где! А тут кладбище громят! Кто позволил?! Кто команду на это дал?!

Павел оторопел.

— Я-то при чем?

— Ты — бригадир! Значит, за все тут в ответе!

— Дак я разорвусь, что ли! — вскипел Павел. — Вы ж сами меня в поселок послали! И указаний по кладбищу я никаких не давал!

— Ладно, — перебил Воронцов. — Разберись тут с народом. Я — в конторе…

Воронцов повернулся и ушел, Павел поглядел вслед. Перевел взгляд на односельчан и вдруг яростно сплюнул:

— Тьфу!

Изба Дарьи.

…Ночевать пришел к матери. Содрал с себя сапоги, вынес в сени. Босиком прошел к столу. Сел. Перед ним горячая картошка с опятами, яичница, хлеб, огурцы, молоко. Сама Дарья сидела на лавке.

Павел ковырнул вилкой, бросил. Есть не хотелось. Сидел, наклонив крупную, лысеющую голову. Стучали на стене дешевые ходики. Звук маятника уходил куда-то и опять приближался.

Павел спиной чувствовал взгляд матери и наконец не выдержал;

— Ну чем я тебе виноватый? Чем?.. Могу я, один, на все стороны разорваться? Технику — сдай! Технику — прими! Тут — догляди! Там — усмотри! А тут новый приказ: колхозного урожая под воду не оставлять. К сентябрю чтоб — ни кустика, ни колоска, ни травинки на острове! А сколько до этого сентября осталось? Вот и уследи каждого дурака, который без времени могилки зорит!

Дарья краем платка смахнула набежавшие слезы.

Павел коротко, шумно вздохнул.

— Переезжала бы ты в поселок, мать. Квартира — три комнаты. Забот — никаких… Соня тебя ждет. Че тут сидеть? Когда-никогда, переезжать придется.

Дарья, всхлипнув, умолкла. Подняла на него глаза, и Павел понял, о чем она опять будет просить.

Вздохнув, отодвинул миску.

— …Не до могилок сейчас, мать. О живых надо думать. Станет посвободней, перевезем могилки. И деда и бабку. Сговорюсь с кем-нибудь, чтоб не одному, и перевезу.

Павел содрал пиджак, бросил его на лавку. Шлепая по полу босыми ступнями, пошел к кровати. Тяжело лег и сразу закрыл глаза.

Дарья долго смотрела на сына.

Павел отвернулся к стене, натянул одеяло на голову и отгородился от пристального взгляда матери.

Дарья тяжело вздохнула.

Двор Егора.

И вот для Настасьи и Егора наступил день отъезда с Матёры.