Лариса

Настасья отворила ворота. Егор выкатил тележку на улицу. На ней громоздились кровать, сундук, две табуретки, узлы, стол, таз. Груз покосило, и Егор кинулся увязывать его опять.

— Егор, погоди!

Схватив мятое цинковое корыто, Настасья начала пристраивать его поверх узлов.

— Куды, мать его мать! Куды? — закричал Егор.

— Нет, ты погляди: совсем доброе корыто. В ем воду держать можно…

— Брось где лежало!

Егор кинул корыто на дорогу.

Настасья вернулась к дому.

Долго стояла средь двора, не зная, за что приняться. Все хотела припомнить, что надо найти, и не могла вспомнить, что именно.

Заглянула в клуню, в сарайчик. Зажгла огарок свечки. Поискала с огнем в сенях, в кладовке, за печью. Средь дня бродила с горящей свечой по двору.

Увидела под крылечком старенький, самотканый коврик. Сказала:

— Ты че тут лежишь?

Взяла его, постояла, подумала, положила на старое место, ласково приговаривая:

— Тебе ли ехать, жизнь менять? Оставайся тут, будто на пензии.

Вытащила тазик для варки варенья.

— А ты не прячься, поедем. Эдак я бы и сама осталась, да нельзя.

И вновь — закружила, как овца, по двору. Искала что-то безнадежно потерянное, что и отыскать-то уже, как прожитую жизнь, невозможно. И все приговаривала:

— Да где же оно, господи, где?

И вдруг, обернувшись, увидела…

…Дарью. Та жалостливо глядела от ворот на Настасью и, видно, наблюдала за ней давно.

— Дарья? Ты че там?..

И вдруг задрожала губой. Прислонилась лицом к столбу навеса. Заплакала в голос:

— Да это че теперь будет-то? Че? Я от вас еду? Зачем?..

Перестала так же внезапно. Утерла глаза рукавом. Пригласила:

— Ты заходи, заходи!.. Егора — жалко. Все плачет Егор-то, все плачет, — и умолкла.

Возвратился Егор.

Пришли проститься старухи: Татьяна, Катерина, Сима с Колькой. Забежал Павел. Оглядел двор.

— Что, дядя Егор, собрался?

Егор только отмахнулся.

— Самовар-то берешь? — спросила Сима.

Все поглядели на самовар, начищенный, празднично сияющий возле порога.

— Не задавит, — сказала Настасья. — Сама, на руках понесу. А заворачивать из дому нельзя, в лодке уж заверну.

— Пошто нельзя-то?

— Чтоб видел, куда ворочаться. Примета такая, — сказала Настасья.

— Нам теперь ни одна примета не подойдет…

Умолкли.

— Ладно, поехали! — Егор двинулся к воротам.

Растерянно потоптавшись, Настя подняла самовар, глянула на открытую дверь, снова поставила его на землю.

Начала, торопясь, не попадая ключом в замок, запирать дверь. Замкнула. Закричала Егору:

— Егор!

Тот, выкатывая с Павлом тележку, запнулся:

— Чего?

— Ключ-то куды?

— В Ангару кинь…

Егор сплюнул под ноги. И, больше уже не задерживаясь, поворотился в заулок. Настасья, жалко скосив лицо, глядела ему вслед.

— Дай сюды, — сказала Дарья и, зажав в кулаке ключ, добавила: — Заходить буду, доглядывать.

— Ворота запирай, — напомнила Настасья. — А то скот наберется, напакостит.

Снова подняла самовар, оглядела подруг, опять поставила на землю. Начала прощаться: по очереди совала им ладошку и все повторяла:

— Ниче… Ниче… Может, еще ниче…

Берег реки.

Тележку с сундуком помогал везти Павел.

Егор шел сбоку, придерживал, чтоб не свалилось. Старухи поспешили следом.

На пол пути встретился Богодул, в сопровождении своего пса, и пристроился к тележке сзади.

Лодка с грузом ждала у мостков. Спустились к воде. Настасья поставила самовар в носу лодки. Вернулась к подружкам. Опять начала прощаться. Снова совала ладошку, приговаривая:

— Ниче, может, еще ниче…

Егор поторопил из лодки:

— Настасья!

Настасья вошла на мостик. Оглянулась. И переступила в лодку. Егор трижды — направо, налево и прямо — поясно поклонился Матёре. И — отчалил… Лодка сползла в воду, оставив глубокий след на берегу. Волна быстро заполнила его водой и откатилась, не размыв след.

— Настасья! — закричали старухи (за кадром).

Настасья глядела на…

…удалявшийся берег, на старушек подруг…

…обтирала руками слезы и, дрожа губами, все бормотала:

— Ниче, может, еще ниче…

Но вдруг, словно подломилась, рухнула ничком на узлы и завыла.

Егор застыл напряженной спиной.

Дарья долго глядела им вслед. Потом перевела взгляд.

Караван барж, идущих на ГЭС.

След от моторки почти замыло, а там, вдали, обдавая волной суденышко, к ГЭС торопились самоходные баржи с техникой.

Берег реки у деревни.

…Домой возвращалась знакомым, ухоженным путем.

Сперва через угор, откуда видать чуть не весь остров…

Листвень.

…мимо огромного вечного лиственя, могуче возвышавшегося над всем вокруг…

Лесная поляна.

…потом лугами и ельником.

Тропа, как живая, мягко ложилась под ноги. Ветви кустарника упруго трогали за платье, за плечи, за руки. Она отстраняла их, поглаживая, как телят, шелковистые листья-шерству, и они пропускали ее, упруго смыкаясь следом.

Остановил ее, преградив путь, знакомый корень кедра. Вылезший из земли, потертый ее же ногами, — как ни береглась, а нет-нет да наступит.

Дарья огляделась — и точно: выглядывают, поджидая ее, опята… Спасибо корню. Напомнил, а то бы забыла. Набрала в подол грибов, а ягоду трогать не стала.

— …И не проситесь… Нынче никак. Коляню приведу, вместе оберем… Так что до завтра.