Лариса

К запевалам присоединялись новые голоса, образовали шеренгу-«улицу», и она, обрастая все большим количеством молодежи, неспешно продвигалась вперед, вбирая в себя все, что вставало на ее пути.

Кого-то оттаскивали от ворот и калиток силой…

…другие, боясь опоздать, выскакивали и втискивались в шеренгу-«улицу» сами…

…третьих она просто смывала и уносила с собой, как стихия, которой невозможно противостоять.

Посмотреть на гулянье выходили к воротам и выстраивались вдоль дороги — мужики, женщины, ребятишки, старухи.

А «улица» уже не вмещалась в улицу: делилась на три и на четыре шеренги идущих, каждая вслед каждой и со своим гармонистом.

А с другого конца деревни, навстречу, шла еще одна «улица», без гармониста, но с несколькими орущими во всю мощь транзисторами, со своей песней.

— Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
А вода по асфальту рекой,
И не ясно прохожим,
В этот день непогожий,
Отчего я веселый такой!..

Такого Матёра не видывала давно.

Старухи кланялись «улицам» в пояс.

А «улицы» продолжали сближаться. И вот сошлись. Встали друг против друга. И смолкли. Теперь кто-то должен был уступить дорогу. А уступать не хотелось.

Наперед выскочила Катька Пьянкова. Вызывая соперницу, скричала:

— Мои глазки что коляски.
Только не катаются.
Я не знаю, почему
Мальчики влюбляются.

Соперница не замедлила ответом.

Первая:

— У миленка моего
Голова из трех частей:
Вентилятор, карбюратор
И коробка скоростей.

Вторая:

— Нету света, нету света.
Нету электричества.
Нету качества ребят —
Не надо мне количества.

Подвыпивший Петруха не выдержал, выскочил тоже в круг. Раскидывая нескладными, длинными ногами, попытался ответить.

Девчата перебили его хохотом и визгом.

А в гулянье втягивалось все больше молодежи и даже поколения постарше: сорокалетние и пятидесятилетние, давно забывшие, когда гуляли в последний раз вот так же, на улице, под гармонь. И самих «улиц» уже не было. Все смешалось в одну многолюдную, красочную толпу. И было удивительно, почти невероятно, как могла небольшая деревенька родить и выпустить из себя в жизнь такое количество народа.

Бабка Татьяна, желая вызвать Богодула, мелко потопталась перед ним тапочками, скричала:

— Возле самого двора.
На зеленой травке,
Я мило́му не дала
Без колхозной справки.

— Японский бог! — взревел Богодул.

Боком вылез к бабке Татьяне и ответил такой нескладухой, что народ покатился в хохоте. Прикрывая ладошкой рот, рассмеялась и Дарья.

Улица уже не вмешала собравшихся, и молодежь выплеснула в луга.

Разгоряченные танцем, близостью друг друга, опьяненные ароматом сена, щемящей тоской последних вечеров, все словно ждали чьей-то отчаянной команды:

— Купаться! В Ангару!

Берег Ангары.

И не пошли, побежали к крутому берегу, срывая через голову на бегу рубахи, платья, кофточки.

Первой, отчаянно взвизгнув, бросилась в ночную реку Ленка Носарева. За ней, в платье, в чем была, — Клавка Стригунова. Ребята, отталкиваясь от обрыва, кидались в реку вниз головой.

…Подхватывали протянутую в темноте руку.

…Судорожно прижимались друг к другу, торопясь сказать ласковые слова, будто никогда потом они не найдут их друг в друге…

И сразу — будто отрубило:

— Пожар! Матёра горит!

Частый всполошный звон: бим-бим-бим-бим!..

— Зотовы горят!

Изба Петрухи.

…Изба полыхала вовсю, и не было уже возможности отбить ее у огня. Петруха, лохматый, грязный от копоти, в майке, сползающей одной лямкой с плеча, метался среди сбежавшихся на пожар людей и все рассказывал, как чуть не сгорел:

— От дыма проснулся! Че, думаю, такое? А уж на мне волоса трещат! Окно — сапогом! Выскочил! А то изжарился бы без остатку! И не нашли бы, где че у меня было!..

Его сторонились, как чумного. Он снова лез, хватал за руки, заглядывал в лица.

— Гармошку только и успел выбросить да лоскутное одеяло! Узнать бы, какая падла спичкой чиркнула, — я бы!..

Катерина голосила перед избой на коленях, протягивая руки к пламени.

Дарья стояла отдельно, сама по себе, глядела в огонь.

Скат крыши стал изгибаться, вдруг поднялся, будто вздохнул, последний раз, и рухнул вниз. Столб искр взлетел в темное небо, и из огня, изнутри полыхающего чрева, прямо под ноги Коляне, прижавшемуся к Симе, выкатился резной круг с фронтона крыши.

Коляня затоптал идущий от него чад, взял в руки.

Вслед за крышей попадали верхние горящие венцы. Люди отскочили в стороны.

Катерина вновь зарыдала, кланяясь поверженной избе.

Огонь потишел.