Лариса

Господиии!!! У меня как пропеллер включился, как само понесло туда. А там бежать-то минут пять, ну семь. А я бегу – и как будто уж час прошел, а все не добежала. Не вижу ничего совсем, дыхания не чувствую, ног не чувствую, как завязла да и всё. Бегу и не добежать, господи!!! И оно все никак не ближе, все проносится, дома, гаражи вот, школа пронеслась, а я все не ближе. Люди обгоняют, орут чего-то, а я не ближе, приросла. И сердце выпрыгнуло, торопится, боится, что я уж не добегу – выпрыгнуло и само поскакало вперед-то меня. Выпрыгнуло – и скачет мячиком, от земли оттолкнется – и прыгает. И вот впереди меня прыгает. Вот прямо как мячик. Такой, сверху синий, снизу красный, посередине полоса. Господи, да что же это! Да за что же! Доползла – на берегу толпа, орут, показывают. Вон, мол, мелькнуло что-то, да нее, ой, вон опять из-под воды чего-то торчит. А какое там торчит-то, там уж все, небось, перемололо, поточище-то такое – смотреть страшно, не то что там. А у меня и голоса нету, так уж прохрипела – как зовут-то, Генка??? И думаю, вот как в секунду голове: если Генка – брошусь туда, в воду прямо ледяную. Может, успею еще! Орать там буду под водой, звать его. Сыночек! Сыночееек мооой! А и утону – так и насрать, чего уж тогда теперь.

Генка, да???? Ору уж, а не слышно, видать. Да, говорят. Его имя. Ковалев. Другая, другааая фамилия!

Вот знаешь же, говорят, что перед смертью вся жизнь за секунду проносится, да? Ну вот. У меня между двумя словами пронеслась, между именем и фамилией. Как умерла и опять родилась.

Поплелась домой. Ну, думаю. Ну, увижу его сейчас – убью к чертям собачим. Убью, чтобы никуда далеко гулять не ходил, чтобы всегда на глазах. Удушу ведь своими руками нахуй. Иду реву, прям матом даже заругалась, а ведь и не ругаюсь так-то.

Мам, вдруг впереди говорит, ты с Шограша идешь? Чего там? А то мы с ребятами к магазину ходили, а все на берег бегут.

Как обхватила его, как сжала. Реву, а он не понимает, чего я реву. Да и не надо. Да и никто не поймет.

ГОЛОС. Ларис. Как думаешь, ты хорошая мать? Ну, в смысле, ты все правильно делала? Как положено?

ЛАРИСА. Не знаю… Старалась. Ой, а я ведь один раз ребенка потеряла.

ГОЛОС. Ты чего несешь-то?

ЛАРИСА. Да не это, по дороге потеряла, с работы шла! Смену отработала, устала как не могу прямо, ноги отваливаются. Генку у матери забрала — и домой. А зима, мороз, он на санках сидит укутанный. Вечер уж совсем, и нет почти никого. Сугробы, звезды. Автобус проехал, семерка, тоже пустая. И вот звезды эти — далеко ведь так, и представить нельзя, сколько до них там километров. И, главное, нам-то кажется, что они рядом друг с другом, а они-то ведь не рядом, нам кажется только. И там тоже холод собачий. И тишина там, там же космос. И я читала, что какие-то и погасли уж, просто свет до нас долго идет. Ну, мол, их нет давно, а мы видим как будто они живые и светят до сих пор. И там бесконечность, это не представить.

И вдруг сзади: Женщина!

Это мне, что ли? Или кому? Я и сообразила-то не сразу.

Женщина, орут, вы ребенка потеряли!

Ой!

Гляжу – а санки-то пустые! Я давай бегом искать. А он в сугроб свалился и лежит, ты посмотри! Главное, и не орет, а ему лет пять и было. Лежит в сугробе на спине, как выпал из санок — так и лежит. И молчит, и тоже в небо смотрит. Хотела разозлиться, а потом думаю — на кого? Сама же рот-то разинула, не он же. На руки взяла его, прижался. Не, в санки уж не буду сажать, а то вдруг опять!? Да уж и недалеко нести-то было, да и свое — не тяжело.

Вот в Ленинград ездили за колбасой, это обычное было дело, то в Москву, то в Ленинград, у нас-то ничего ж не было. И вот уезжать уж, идем с ним по Невскому. А он в ДЛТ видел зонтик. Детский, раскладной коричневый зонтик. И недорогой, главное, чего сразу не купила?

Мааам, говорит, вон у мальчика такой же зонтик, как мы видели. А мы не купили.

Все, думаю, не простит ведь. На углу его поставила (не волновалась, он с детства ж ответственный был) и бегом побежала обратно. Там очередь. Я в слезы: пропустите, умоляю, там меня ребенок на Невском ждет. Один! Пропустили. А до поезда уж и совсем ничего.

Как он счастлив был, господи! И дождик как раз пошел, как по заказу. Так под дождем по Невскому и бежали, и он под зонтиком. Своим, настоящим!

Успели. Он без этого зонтика потом и на улицу не выходил, так полюбил его.

Да нет. Не зря я побежала тогда. Всё не зря, вообще всё.

(Вдруг)

Тихо! Тихо, я сказала! (слушает) Вот. Вооооот. Слышите скребут сверху? Знакомый кто-то!

ГОЛОС. Да успокойся ты, нет там никого.

ЛАРИСА. Это кот скребется наш! Котенька, иди сюда! Кс! Кскскс!

(наверх)

Это котик наш! Вон он! Как его звали-то, господи…

Денег-то всегда не хватало, стала лестницу в подъезде мыть. На Ленинградской уже там. Это рублей 20 что ли в месяц набегало.

Потом сама же ходишь по квартирам – «за уборочку», тоже чего приятного-то. Одни нормальные, другие смотрят как на попрошайку.

А ты пойди покорячься пять этажей-то, да ведро с водой к себе на пятый без лифта! Не девочка поди уж.