Лариса

Главное, я сама-то ведь никогда и не пила. Ну, там на работе за 8 марта с девочками, новый год. Да и то чего там – бокал да и все. А крепкого-то даже и не помню, когда и пробовала. А мужики вокруг – одни пропойцы.

ГОЛОС. Подожди, ты сколько лет там прожила-то? Потом новую квартиру-то дали, которую партия обещала?

ЛАРИСА. Дали, дали. И двадцати лет не прошло.

Квартиру-то дали, а там только отопление нормально и работало. То воды нет, то свет отключат – сиди как хочешь. Вот зима, а вечером свет отключился – и что делать? Телефонов еще нет ни у кого, автоматов тоже нет. А уж ночь почти. Через дорогу вытрезвитель был, вот у них все работало. Мы с женщинами туда и пошли: дайте, просим, позвонить. А там вонища, алкаши кругом, да и менты сами тоже не очень. Дозвонились в диспетчерскую.

Здравствуйте, говорим, это дом 75-а, у нас света нет, мы вот из вытрезвителя звоним.

А они ржут: ааа, говорят, протрезвеете – звоните. И трубку бросили.

Мы опять звоним. Да вы, говорим, не поняли, это мы в вытрезвитель сами пришли, у нас дома света нет. Они уже грубо так – прекратите хулиганить, сейчас милицию вызовем.

Да у нас тут и так милиция, говорим, это ж вытрезвитель. Они опять орут и бросают.

Мы пока думали, ментам от начальства звонок. Вы что там (а телефон громкий, все слышно), так вашу мать-то на рельсы, перепились, что ли? Живо прекращайте хулиганство, а то утром проверка приедет.

А уж из коридора пьянчуги стали выползать – мы ж одни тетки пришли-то.

Ой, мол, девочкиии, девочки пришлиии, праздник продолжается! А мы уж все покраснели, стыдобень такая. Мы и сбежали. Лейтенант один согласился сам позвонить, объяснить им там. На следующий день к обеду уж и включили. Не так уж и долго, чего. В тепле зато, в своей квартире, а не в коммуналке, и то хорошо.

Я ведь за этой квартирой 20 лет на очереди стояла, а дали однокомнатную, это вдвоем-то с сыном разнополым! Я же ради этой квартиры и в партию вступила, сказали – вступишь, Сергевна, дак квартиру дадим. И не обманули ведь, всего 20 лет и прошло. А то нужна мне была эта их партия сраная, название одно, что коммунизм. Врали только всю дорогу да и всё.

Ты тут?

ГОЛОС. Куда я с подводной лодки-то?

ЛАРИСА. Я чего… это…. Спросить хотела.

Зачем жила-то? Для чего это все было-то? Весь этот маскарад.

Не знаю. Думала, хоть теперь расскажут – дак нет, не говорят. А я спрашивала.

ГОЛОС. А зачем тебе это надо знать-то? Что ты с этим знанием делать будешь?

ЛАРИСА. Да ничего. Теперь-то уж ничего, а раньше-то я ведь думала! Думала, зря и прожила, не добилась ничего, ничего не смогла. Все как будто не то, и не там, и незачем. Но ведь какой-то смысл был ведь?

ГОЛОС. Был. Был, Лариса. Не волнуйся. Смысл был, девочка моя.

ЛАРИСА. Ну, слава богу.

ГОЛОС. Спасибо.

ЛАРИСА. Тьфу ты! Дурак. Я знаешь, чего. Не так, чтобы уж совсем-то не понимала, для чего все да почему. Какие-то бывают … (осеклась) бывали моменты. Что и понимаешь сразу, зачем.

Вот, еще на Можайского, в Завокзальном, речка там у нас текла, за школой еще две девятиэтажки, потом речка, там уж дальше частные дома, потом поля и «Осаново» совхоз. Шограш. Речка-говнотечка. Летом-то малюсенькая, ручей просто, через мостик перейдешь, дак дно видно, через мазут. Грязная, вонючая! Туда и мусор бросают, ведра какие-то, сапоги, доски, чуть ли не столы старые. Так и валяется летом-то. А весной такая страшная речка становится, когда половодье. И прямо потоком сносит все. И мост даже уносило. Никто так-то и не подходит, боятся все.

И вот, как щас помню, конец марта - начало апреля. Или середина даже. Снежная зима была, и вдруг как солнце стало жарить! В окно смотрю – бегут куда-то все, я – чего такое? Да там, говорят, на Шограше мальчишка утонул. Переходил по трубе сверху, да и упал. Унесло уж, наверно. Генка какой-то.