Ларк-Райз

После обжина и вязки снопов наступала очередь уборки – самого напряженного периода жатвы. Тогда каждый мужчина и мальчик прибавляли шагу, ведь, когда пшеница была сжата и высушена, требовалось до наступления непогоды уложить ее в скирды и покрыть соломой. Весь день до самых сумерек по дорогам между полем и гумном сновали желто-голубые фермерские фургоны. Больших упряжных лошадей с опустевшими телегами на обратном пути заставляли скакать галопом, точно двухлеток. Из придорожных живых изгородей торчала солома, многие воротные столбы были повалены из-за быстрой езды. На полях мужчины поднимали снопы вилами и подавали принимающему, который укладывал груз на телегу; воздух то и дело оглашали крики: «Держись!», «Подавай!» и «Тпру!». «Держись!» было отнюдь не пустым предостережением; в прошлом бывало, что принимающий, стоявший на снопах, не удерживался на телеге. Ходили рассказы об отцах и дедах, ломавших себе шеи и спины при падении со снопов, и о других страшных случаях: увечьях, нанесенных косами, пронзенных вилами ступнях с последующим переломом челюсти, солнечных ударах; но в восьмидесятые годы на этой отдельно взятой ферме, к счастью, ничего подобного не происходило.

Наконец в прохладных августовских сумерках пускалась в путь последняя телега с горой снопов и кучкой радостных мальчишек на вершине; рядом шагали мужчины с вилами на плечах и пели.

Праздник урожая! Праздник урожая!
Славим, славим, славим урожай!

Заслышав эту песню, женщины подходили к калиткам и махали им руками, а немногочисленные прохожие поднимали головы и приветственно улыбались. Счастье и довольство батраков хорошо выполненной работой были очень трогательны, учитывая, сколь малую долю они получали от прибыли. Но эти чувства были вполне искренни; ведь эти люди все равно любили землю и наслаждались собственным трудом и умением выращивать плоды земли. Праздник урожая венчал собой целый год труда.

Когда они приближались к фермерскому дому, слова песни менялись.

Праздник урожая! Праздник урожая!
Восславим прекрасный наш урожай!
В бутылке ни капли, и бочка пустая,
Во рту пересохло, давай наливай!

К ним выходил фермер, сопровождаемый своими дочерьми и служанками, которые держали в руках кувшины, бутылки и кружки, и среди общих поздравлений раздавал напитки. Затем он приглашал мужчин на ужин, который должен был состояться через несколько дней, и взрослые батраки расходились, чтобы подсчитать деньги, которые они заработали на жатве, и дать отдых своим усталым костям. Мальчики и юноши, всегда готовые повеселиться, остаток вечера проводили, шатаясь по Ларк-Райзу и горланя: «Славим, славим, славим урожай!», пока на небе не появились звезды, после чего на битком набитое гумно и сжатые поля наконец опускалась тишина.

Утром в день праздника урожая все готовились к грандиозному пиршеству, некоторые даже обходились без завтрака, чтобы не испортить аппетит. И что это было за пиршество! Суета, царившая на кухне фермерского дома за несколько дней до этого, варка окороков и запекание ростбифов, укладка рядов сливовых пудингов, приготовленных по рождественскому рецепту, откупоривание восемнадцатигаллонных бочонков и выпечка кексов со сливами поразили бы тех, кто привычен к нынешним аппетитам. К полудню собирался весь приход, батраки с женами и детьми – чтобы попировать, горстка богачей – чтобы помочь накрыть столы. Отсутствовали только прикованные к постели старики и те, кто сидел с ними, но на следующий день дети относили им угощение из остатков пиршества, тщательно распределенное по степени изысканности в соответствии с их социальным положением. Сливовый пудинг считался изысканным подношением человеку одном ранга с фермером; ломти ростбифа или окорока полагались «самым бедным»; кость окорока, на которой осталось много мяса, кусок пудинга или банка с супом – обычным людям.

Длинные столы накрывали на улице, в тени амбара, и вскоре после полудня обитатели коттеджей садились выпивать и закусывать: фермер нарезал мясо за главным столом, его жена устраивалась рядом с самоваром на другом конце, их дочери и родственники сновали вокруг столов с овощными блюдами и кувшинами пива, а внучки в жестких белых вышитых платьях бегали взад и вперед, чтобы убедиться, что у каждого есть все необходимое. Поодаль возвышалось гумно, набитое новенькими желтыми снопами, а надо всем этим сияло ласковое летнее солнце.

Проезжавшие по дороге люди останавливали брички и двуколки, чтобы помахать пирующим рукой и громко поздравить с хорошей погодой. Если на стол с завистью таращился бродяга, его приглашали сесть на солому под стогом и ставили ему на колени полную тарелку. Это была счастливая картина изобилия и благодушия.