Ларк-Райз

Зимой ларк-райзские юноши и мальчики постарше темными ночами выходили на улицу «за воробьями». С собой брали большую сеть на четырех шестах; двое носильщиков шли по одну сторону живой изгороди, двое – по другую. Когда они приближались к месту, где гнездилась стая воробьев или других мелких птиц, сеть набрасывали на изгородь и туго натягивали, а попавших в нее птиц убивали при свете фонаря. Один мальчик нередко приносил домой до двадцати воробьев, из которых его мать, предварительно их ощипав, делала пудинг. Немногочисленный или единичный улов поджаривали на костре. Многие дети и некоторые женщины устраивали в своих садах ловушки для птиц. Для этого вокруг сита или небольшой коробки, поставленных торцом, рассыпали крошки или зерно. К верхней части «капкана» прикреплялся один конец тонкой бечевки, а другой конец держал в руках ловец, притаившийся в дверях сарая, за изгородью или за стеной. Когда птица оказывалась в благоприятной позиции, он дергал за бечевку, и ловушка опускалась. Одна старушка особенно преуспела в ловле птиц, и даже в снежную погоду ее часто можно было увидеть на пороге сарая с бечевкой от ловушки в руке. Если бы ее случайно увидел участливый незнакомец, его сердце облилось бы кровью от жалости к бедной старушке, которая так изголодалась, что провела несколько часов в снегу, ловя на ужин воробья. Его жалость была бы напрасна. По меркам Ларк-Райза эта женщина считалась вполне обеспеченной и зачастую не утруждала себя тем, чтобы ощипать и приготовить свою добычу. Она занималась ловлей из спортивного интереса.

В общем, птицы, по крайней мере некоторые из них, входили в постоянное меню Ларк-Райза. Но птица птице рознь.

– Что думаешь, дорогая, насчет птицы? – спрашивал мужчина свою занедужившую жену или ребенка, и, стоило им только пожелать, птица появилась бы; но отнюдь не воробей и даже не дрозд или жаворонок. Это была гораздо более крупная птица с упитанной грудкой; но ее никогда не назвали бы вслух и не оставили бы перьев, по которым можно было ее опознать. Жители деревни не были заядлыми браконьерами. Они считали браконьерство «неблагодарным промыслом» и насмехались над теми, кто им занимался. «Месяц в тюрьме, месяц на воле», – говорили про таких. Но, когда возникала необходимость, деревенские жители знали, где найти дичь и как ее поймать.

Эдмунд и Лора однажды были свидетелями осторожного браконьерства. Они взобрались по обнаруженной ими лестнице, прислоненной к стогу сена, который еще не был покрыт соломой и готов к вывозу, и увлекательно провели целый час, изображая гаргулий на башне, для чего старательно вытягивали шеи и корчили рожи, а после повалились на сено, невидимые снизу. В это время под стогом проходили мужчины, возвращавшиеся с работы домой.

Близился закат, и слабый ровный свет заливал тропинку, скошенное поле и отаву по обе стороны от него. Мужчины шли по двое, по трое, курили и разговаривали, а затем группа за группой удалялись к перелазу на дальнем конце поля. Как раз в тот момент, когда последняя группа приблизилась к перелазу и дети вздохнули с облегчением оттого, что их не заметили и не выбранили, с одной из живых изгородей соскочил заяц и понесся через поле, прыгая и вихляя, как принято у его сородичей. На мгновение показалось, что он вот-вот кинется под ноги последней группе, подходившей к перелазу; но внезапно животное почуяло опасность, остановилось и неподвижно уселось за пучком зеленого клевера в нескольких футах от тропинки. Как раз в этот момент один из мужчин задержался, чтобы завязать шнурок на ботинке; остальные были уже за перелазом. Как только они скрылись из виду, отставший мужчина одним движением поднялся и боком бросился к клеверной кочке, за которой притаился заяц. Произошла короткая схватка, поднялось небольшое облачко пыли; затем ловец запихнул обмякшую тушку в обеденную корзинку и, внимательно оглядевшись, чтобы удостовериться, что никто ничего не заметил, последовал за своими товарищами.

X. Деревенские дочери

Приехавший в Ларк-Райз незнакомец напрасно взялся бы искать тут прелестных поселянок, исполненных простодушного кокетства, в традиционных чепцах и с граблями. Попадись ему случайно на глаза юная девушка, она была бы в городском наряде, перчатках и с вуалью, потому что гостила дома, отпущенная хозяевами на две недели, и ее мать настаивала, чтобы она, выходя на улицу, всякий раз надевала все самое лучшее, чтобы произвести впечатление на соседей.

В деревне не было ни одной девочки старше двенадцати-тринадцати лет, которая жила бы дома. Некоторых впервые отправляли в услужение в одиннадцать. То, что их выталкивали в мир в столь нежном возрасте, могло показаться стороннему наблюдателю бессердечием. Когда девочка начинала приближаться к окончанию школы, мать сообщала ей:

– Пора тебе уже самой зарабатывать себе на жизнь, дочка.

Или говорила соседке:

– Я не буду жалеть, когда наша доченька поселится под чужой крышей. Сегодня утром она съела на завтрак пять ломтей, как вам это понравится!