Ларк-Райз

Деревенские дети подобных милований почти не видели. Попытайся они выслеживать влюбленных или подглядывать за ними, парень пригрозил бы «оборвать им все уши»; но если ребятишкам становилось любопытно посмотреть на подобные вещи, в деревне всегда имелась одна подходящая пара. Это были давно помолвленные Хрипун и Бесс, которые в то время гуляли друг с другом уже десять – двенадцать лет, и до свадьбы им оставалось еще пять или шесть. Бесси, которой тогда было около сорока, считалась недостаточно крепкой, чтобы идти в услужение, и жила дома, ведя хозяйство вместо матери – последней из кружевниц. Хрипун, батрачивший на ферме, был огромный увалень, способный с легкостью поднять мешок пшеницы; правда, считалось, что «котелок у него плохо варит». Он жил в соседней деревне и приходил каждое воскресенье.

Мать Бесси день-деньской просиживала у окна над кружевным валиком; но ее заработки, должно быть, были невелики, ибо, хотя ее муж получал жалованье наравне с многодетными отцами, а у них была только одна Бесс, они ужасно бедствовали. Рассказывали, что, когда мать и дочь поджаривали на обед тонкий ломтик бекона, они ели его по очереди, ежедневно чередуясь; второй доставался лишь хлеб, обмакнутый в жир. На выход обе носили старомодные вещи, шали и чепцы вместо пальто и шляпок, а также короткие юбки и белые чулки, тогда как остальные представительницы деревенского общества щеголяли в черных чулках и юбках, касавшихся земли. Их отправление в рыночный городок за субботними покупками всегда вызывало у очевидцев улыбку; мать несла старый зеленый зонтик, а Бесси – перекинутую через руку корзинку с двустворчатой крышкой. Обе были длиннолицые и бледные, мать высоко поднимала ноги и при каждом шаге касалась земли зонтиком, а Бесс плелась чуть позади, и конец ее шали свисал ниже подола юбки. «Ни дать ни взять старая белая кобыла со своим жеребенком», – однажды прошелся на их счет местный остряк.

Каждый воскресный вечер Хрипун и Бесс выходили на прогулку: он в своем лучшем светло-сером костюме и розовом галстуке, с геранью, розой или георгином, заткнутыми за ленту шляпы, она – в пестрой шали и маленьком черном чепце с бархатными лентами, завязанными бантом под подбородком. Они не скрывали своих отношений и от самого порога шли рука об руку, и часто его рука обнимала талию под пестрой шалью прежде, чем они исчезали из виду; хотя, конечно, никто не утруждал себя подглядыванием, слишком уж привычным было это зрелище.

Влюбленные всегда направлялись к большаку и проходили по нему некоторое расстояние, после чего поворачивали назад, к дому Бесси. Они редко гуляли без сопровождения; обычно за ними, примерно в десятке шагов, следовала небольшая группа деревенских ребятишек, останавливаясь, когда останавливались они, и снова пускаясь в путь, когда те шагали дальше. «Прогулка с Хрипуном и Бесс» была любимым развлечением в воскресный вечер. По мере того как одни дети взрослели, их место занимали другие; хотя какое развлечение они находили в том, чтобы сопровождать парочку, оставалось загадкой, ведь влюбленные могли пройти целую милю, не обменявшись ни единым словом, а когда нарушали молчание, то говорили только: «Как будто дождик накрапывает» или «Господи! До чего жарко!». Казалось, эти двое не обижались на детей. Порой они адресовали кому-то из ребят дружескую реплику, или же Хрипун, отходя от дома и прикрывая садовую калитку, спрашивал: «Пойдешь сегодня с нами?»

Наконец состоялась их забавная маленькая свадьба, на которой Бесс по-прежнему была в пестрой шали, а в церковь их сопровождали только ее отец и мать, следовавшие за женихом и невестой пешком через все наделы и перелазы. После свадебного завтрака, на котором они угостились сосисками, Хрипун и Бесс отправились туда, где им предстояло жить, – в маленький домик с соломенной крышей и сорокой в плетеной клетке, висевшей рядом с дверью.

Тогдашние влюбленные требовали от жизни больше, чем Хрипун и его Бесс. И больше, чем было у их собственных родителей.

Местная поговорка гласила: «В Ларк-Райзе никто не умирает и никуда не уезжает». Будь это так, в деревне не осталось бы свободных домов; но, хотя там уже много лет не строили новых коттеджей и туда не переселялись новые семьи, старики время от времени умирали, и их коттедж оказывался пустым. Он пустовал недолго, ибо кто-то из парней, по меньшей мере один, всегда собирался жениться, и радостная весть об освобождении дома приводила его невесту домой, как только истекал положенный месячный срок со дня ее уведомления о предстоящем увольнении.

Дома этих молодоженов иллюстрировали новый этап в истории деревни. Мебели, которой они были обставлены, возможно, недоставало солидности и благообразия, присущих обстановке бабушек и дедушек молодой пары, зато на ней уже явно сказались усовершенствования, внедренные при их родителях.