Ларочка

До чего же я его изучила, с нежностью думала Лариса, глядя на строгий, спящий профиль Белугина. В нахмуренных бровях чувствовалась тяжелая озабоченность. Генеральское молчание было так выразительно, что словами его можно было только скомпрометировать.

– Что случилось?

Он дернул вертикальной морщиной на синеватой щеке. Она знала, что на первый вопрос он никогда не отвечает, как настоящий офицер не закусывает после первого стакана.

И на второй вопрос он отреагировал лишь мимическим быстрым движением.

После третьей атаки сказал лишь одно слово – «газета».

Не сразу, но Лариса добилась внятности. Речь шла о статье в желтоватой московской газетенке, называвшейся «Молчание генералов». Это было время, когда повсеместно в журналистику входило тотальное игрословие, ни один материал не мог быть озаглавлен просто и ясно. Обязательно как-нибудь со словесным вывертом. Статья состояла из серии ядовитых и подловатых вопросов о тех самых лагерях военизированной подготовки, один из которых Ларисе довелось давеча наблюдать в действии. Молодой, неприятный очкарик допытывался: а кто, например, финансирует эти «подразделения»? для каких целей они предназначены, если что? не связана ли активизация этой деятельности с нарастающим напряжением в стране? и когда и где можно ждать появления этих (красных, коричневых или какой-то другой расцветки) бригад в ближайшее время?

– Вас приравнивают к ягнятам?! – с возмущением вскрикнула Лариса, бухаясь обратно в койку.

Ни один мускул не дрогнул на лице Белугина.

– Как мы будем отвечать?! – Он уже три дня ночевал у нее, и поэтому в такой, коллективной, постановке вопроса было предостаточно оснований.

– Прокуратура, – сказал генерал.

– Что прокуратура?

– Занялась?

– Подожгли ее, что ли?

Генералу было не до шуток.

Так, сказала себе Лариса, глядя в отлично покрашенный людьми Белугина потолок, так, надо что-то делать. У нее не было ощущения навалившейся неприятности. Скорее ощущение закручивающейся интриги. И ни на секунду не мелькало мысли, что все может кончиться плохо.

Наоборот.

Новая жизнь! И она не может начинаться так вот тихо, сама собой, с простого – он остался у нее, не поехал домой. Нужен удар, акт, шаг, взрыв, знаменующий важность момента. И хорошо, что в самом начале такая серьезная трудность, драма, «и бездны мрачной на краю». Ах, как прав Александр Сергеевич, стоит русскому человеку оказаться пред карьерной пропастью, в свинцовой тени прокурорской проверки, как в нем просыпаются духовная красота и моральная сила.

– Лучшая защита – это нападение, Саша.

– Слышал.

– Я напишу опровержение.

Его веки поднялись и опустились, как у нильского крокодила вслед пролетевшей птахе.

– Но уж поверь, что здесь, у меня, со мной, ты в полной безопасности.

Это было сказано так, что генерал повернул голову и сухие губы благодарно ткнулись в юношеский шрам на ее щеке.

34

На работе Лариса появлялась редко, настолько редко, что это вызывало всеобщее уважение, всем было понятно: так может вести себя только человек, имеющий на это право. На чем это право основано, никто не знал, и это лишь укрепляло окружающих в уверенности, что оно у Ларисы Николаевны есть и оно незыблемо. Так думали почти все, включая Михаила Михайловича. Тех, кто думал иначе и позволял себе по этому поводу тихо ехидничать, зачисляли в скандалисты и ничтожные души.

Кстати, шеф был даже рад, что видит своего уважаемого зама так редко, правда, ни за что в жизни в этом не признался бы даже себе. Он стремился быть честным человеком, и не только по отношению к окружающим (что ему по большей части удавалось), но и по отношению к самому себе, что, как известно, труднее. Настолько труднее, что приводит к необходимости скрывать от самого себя истинное положение дел.

Такое положение психологических дел может быть, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, устойчивым, и длительно устойчивым. И лишь грубая внешняя атака способна поколебать его.

Атаку конечно же организовала Лариса. О том, что нечто на подконтрольных ему территориях затевается, Михаил Михайлович мог бы догадаться хотя бы по тому факту, что его заместительница зачастила на рабочее место. И не ограничивается сидением в кабинете, а вояжирует по этажам, то там, то там засиживаясь на редколлегиях, переходящих порой в длительные задушевные застолья.

Хорошо знающие свою выдвиженку в верха работники «Истории» встретили хоть внешне и радостно, но опасливо. Она пошутила с Тойво в курилке, он улыбался, добродушно набычившись; похвалила Милована за какой-то где-то сделанный им «умопомрачительный» доклад, он рассыпался в ответных любезностях, с возрастом он довел свою эмоциональную неуловимость до виртуозной степени; зашла даже к нелюбимому Реброву, чтобы продемонстрировать, что между ними в данный момент нет войны, чему он тихо обрадовался и вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать о своей жуткой семейной ситуации.