Ларочка

Он пытался отказываться, но, будучи существом номенклатурным, понимал, что это бесполезно, только тяжелая болезнь может ему позволить увильнуть от нового назначения. В его положении были возможны только два варианта: или наверх, или на пенсию. Да, кроме того, говоря спокойно, сам факт повышения отвращения у него не вызывал. Некоторую тоску рождало предвкушение новых обязанностей, что помешает, обязательно помешает полнее отдаться давно задуманной работе – книге мемуаров о войне и послевоенном строительстве. Разумеется, включат еще в полдюжины комиссий и коллегий. Но тут уж ничего не поделаешь – такова жизнь крупных начальников. «Попробуем работать по утрам», – решил он, понимая, что даже не попробует.

Так или иначе, место товарища Александрова в «Истории» освободилось. Комсомольские кураторы долго тянули с назначением, скорей всего потому, что место начальника «направления» в ЦПБЗ потеряло привлекательность и трудно было найти желающих. И Ларисе пришла в голову превосходная административная идея – почему бы не выдвинуть в начальники своего? «Кого?» – спросил Милован. «А того подполковника». – «Реброва?» – «Ну, да».

У Венедикта Дмитриевича подвизался один симпатичный, молодой отставник, очень тянущийся к истинно историческому знанию. Автор простых, честных статей о русско-турецких войнах, печатавшихся от «Военно-исторического журнала» до «Москвы». У Поляновского он получал редкие знания, а главное, новые идеи, и был за это истово благодарен. С открытым ртом смотрел своему герою в рот. Наверно, седому гиганту это надоело, и он как-то в разговоре проскользнул фразой о том, что подполковника неплохо бы приладить к какому-нибудь полезному месту. Лариса вспомнила об этом. Выяснила, что подполковник – член КПСС, что было номенклатурно необходимо, и повела его вместе с Милованом к шефу.

При первом свидании он Михаилу Михайловичу даже понравился. Армейская выправка всегда идет мужчине и в отношении мужчины интеллектуального труда создает впечатление, что он способен мыслить четко и конкретно. Почти всегда ложное. Чуть-чуть расстраивала слишком уж конкретная окраска репутации товарища Реброва, но тут ничего, кажется, не поделаешь. Михаилу Михайловичу, конечно, хотелось бы оставаться совсем уж над схваткой, но все же без принесения каких-то жертв тут не обойтись. Хочешь пользоваться абсолютной и восхищенной поддержкой своего коллектива, (а это так приятно – быть живой легендой), изволь слегка подыгрывать обожателям. Тем более что с этим молодым подполковником они придумали хорошо: «А, давайте, Михаил Михайлович, вы сами выйдете с его кандидатурой, не дожидаясь, пока там комсомолята в ЦК созреют с собственной кандидатурой. Причем не запросите, а заявите: вот взял работника. У них там голова идет кругом, все перебегают из комсомола в ССОД, там будут крутиться главные деньги, а мы под шумок… Бумагу от Академии наук, что она, как всегда, на все согласна, в три секунды организуем».

– Это что, получается, я бунтую против комсомола?

– Да нет, вы показываете, кто в доме хозяин. Больше уважать будут. Все так делают.

Александров навел справки, выяснил, что подобные движения кое-где происходят. Старые ориентиры вроде бы никто официально не отменял, но между ними появились большие промоины, где шныряют с успехом для себя те, кто «понимает ситуацию». Михаил Михайлович ситуацию до конца не понимал, поэтому решил поддерживать репутацию широкого человека. Давая волю «молодым ретроградам» у себя в «Истории», давал волю и «пламенным ниспровергателям» в «Музыке», которая теперь так же была под ним. Там сидел худой, очень больной, абсолютно неуправляемый поклонник ленинградского рока. Михаил Михайлович, во-первых, ничего не понимал ни в ленинградском, ни в каком-то другом роке, во-вторых, сразу же почувствовал, что любая попытка вмешательства в деятельность «музыкантов» закончится чем-нибудь вроде самосожжения, поэтому сделал барственный вид – делайте что хотите. Оставалось только продемонстрировать, что свобода идет не от слабости начальства, а, наоборот, от его мудрости. Попросил внучку Аленку, солистку какого-то полудетского ансамбля, проконсультировать его по роковой части, так, чтобы в разговоре обнаружить достаточное знакомство с предметом.

Внучка посоветовала: «А похвали, деда, Мамонова». – «Кто такой?» – «А-а… такой, ревет про цветочки». – «Понятно, а что на Западе?» – «Ну, что – „Битлз“. Они все равно не поверят, что знаешь что-то другое. Ринго Старр. Пошути, что тебе с войны нравятся барабанщики».

Заканчивая заседание главной дирекции «Музыки», на котором он в процессе не издал ни звука, Михаил Михайлович произнес короткую речь. Начиналась она фразой: «Ну, вернемся к нашим барабанам, как сказал бы Ринго Стар». Заканчивалась: «И вообще хотелось бы почаще слышать о „Звуках Му-му“».

И покинул заседание. Все поняли – занятость!

Кое-кто, конечно, решил, что дедушка бредил, большая же часть скорее склонна была думать, что отставной генерал не так прост, как кажется.

11