Ласковый убийца

«Ну конечно! Знаю, все заранее знаю! „Как он мог?!“ „Как посмел?!“ „Да как только земля таких носит?!“ Вы не поймете. Вы все равно ничего не поймете. Потому что вы не знали эту женщину, не чувствовали ее, не нюхали ее и не ощущали ее вкуса на своих губах. Потому что никогда не держали ее за руку — миниатюрная крепкая ручка с горячей сухой кожей. Потому что никогда не видели между двух маленьких белых грудей с крупными коричневыми сосками — две капельки холодного пресного пота; никогда не слизывали его, дрожа от страсти. Потому что никогда не хлопали ее по заднице — круглой и плотной, как орех. Потому что никогда не наблюдали, лежа в кровати и замирая от восторга, как она подходит к окну и распахивает шторы, а солнце играет мельчайшими блестками на ее курчавых темно-русых волосках. На тех волосках, что между ее стройных ножек! А она чувствует этот взгляд, и по спине ее бегут мурашки, и она специально долго возится, поддергивает якобы застрявшие кольца, и отставляет ножку в сторону, и грудь слегка вздрагивает, а попка — нет, попка не дрожит! Да что толку говорить об этом! Разве я смогу вам все объяснить?! Тем более — объяснить то, что сам не понимаю. Знаю только одно — я не остановлюсь больше ни перед чем. Я буду рвать на части всех, кто посмеет к ней хотя бы прикоснуться! Я хочу только одного — чтобы она всегда была рядом! Всегда! Хочу ее терзать и насиловать, ласкать и терпеливо сносить от нее побои, иметь от нее детей и самому принимать роды — вытаскивать маленькие, окровавленные, покрытые густой белой смазкой тельца из ее раздувшегося, теплого чрева и перекусывать зубами пуповину. Хочу всю свою оставшуюся жизнь — сколько бы мне ни оставалось! — провести с этой женщиной; вдыхать только тот воздух, которым она дышала и есть только то, что она не доела. Я не могу больше ждать. Я всегда знал, что люблю только ее, так чего же я ждал так долго? Теперь никто не сможет отнять ее у меня — не позволю. И не пытайтесь встать на моем пути — ведь вы тоже живые люди. А раз живые, значит, можете умереть. Я тоже могу умереть… Но не это страшно… Страшно, что все это время я жил без нее. А значит — совершенно напрасно… И от жалости к себе хочется плакать. И от радости, что она наконец со мной, тоже хочется. Но нет у меня слез: давно уже все кончились. Поэтому довольно эмоций. Пора заняться делом.»

Ремизов накинул легкую куртку и направился к выходу: надо было сообщить Наде о трагической гибели мужа.

* * *

Близился вечер. Майор Прокопенко сидел в кабинете, в тысячный раз перебирая в голове возможные варианты. Его обложили со всех сторон. Отовсюду опасность. Везде угроза. Что еще можно сделать, чтобы спасти свою драгоценную шкуру, украшенную двумя крупными алюминиевыми звездами на плечах?

Он взял мобильный.

— Как там Ремизов?

— Дома. Никуда не выходит.

— Снять наблюдение. Завтра всем быть в офисе в семь утра. Будут поставлены новые задачи. Перед каждым. Как поняли?

— Вас поняли. Наблюдение снимаем.

Он встал, походил из угла в угол, разминая затекшие ноги. Почему-то разболелась голова. Первый раз в жизни — разболелась голова.

"Старею. Не для меня уже эти игры", — решил Прокопенко.

Нажал кнопку селектора.

— Машину к подъезду. Водителя не нужно.

* * *

Уже не таясь, он подъехал к дому Ремизова, поднялся на четвертый этаж и позвонил в квартиру.

Тот словно бы ждал его: открыл дверь сразу же, не заставил гостя стоять на пороге.

— Добрый вечер! Опять хотите чаю?

Вот гад! Он еще издевается! Прокопенко не сказал ни слова: он коротко, без замаха, сунул Ремизову поддых, перешагнул через скрючившееся тело и прошел в комнату.

— У тебя есть чего покрепче? Выпить хочется.

Ремизов пришел в себя довольно быстро. "Зарядку делает, физкультурник хренов! Пресс качает — по утрам на табуретке!" — со злобой и каким-то удовлетворением подумал Прокопенко.

Ремизов отдышался. Он встал и, держась за стенку, добрался до дивана.

— Фу! Хорошо, что я не успел поужинать. Боксом занимались?

— Есть водка? — повторил Прокопенко.

— В шкафу. Коньяк. Пойдет?

— Какая разница, — Прокопенко достал бутылку, сделал несколько жадных глотков. — Ты что, играть со мной вздумал? Щенок! Знаешь, как твой Болтушко орал? Обосрался, обоссался, облевался — весь! С ног до головы!

Смерти просил, как милостыни! Ты тоже так хочешь?

— Честно? Не очень.

— Чего тогда выпендриваешься? Тебе сказали, что нужно делать. Ты что, самый умный?

— Нет, к сожалению. Но я стараюсь. Иногда получается. Вы хотели использовать меня, а вышло — наоборот.

Прокопенко подошел ближе: навис над ним большой грозной массой.

— Дурак! Не будет по-твоему. Мы в разных весовых категориях. Понял? Хочешь, ухо тебе оторву? Для наглядности?

— Нет, нет, — Ремизов протестующе замахал руками. — Не стоит. Я все понял. Не волнуйтесь так. Я напечатаю этот материал. Я уже договорился с замом главного редактора. Все будет. Послезавтра. На первой странице.

— Ладно, — Прокопенко тяжело опустился на диван рядом с ним. — Зачем ты это сделал? Чем тебе Болтушко мешал?