Last Stardust (СИ)

А теперь было одно сплошное никак. И ни вперед, ни назад. Не хорошо и не плохо, не черное и не белое. Юра даже не мог понять, тянуло ли его к девушкам или к парням — все люди были для него одинаковыми в этом плане: пахли не так, говорили не то. Перестав общаться с Отабеком, он не почувствовал себя сломленным или разбитым. Время просто остановилось, встало, как вкопанное. Все вокруг продолжало двигаться, а Юра будто стоял в пробке, провожая взглядом несущийся свободно встречный поток. И эта пробка была длиннее и безнадежнее, чем на МКАД в час пик. Прощаясь с любимыми, мы должны чувствовать боль. Здесь же была пустота, которая росла и росла, ширилась, звенела, вызывая лишь одно желание — вырваться, почувствовать снова.

Хоть что-нибудь.

И теперь эти чувства пытались прогрызть себе путь наружу, когда Юра снова вдыхал этот запах, видел эту всегда немую и ненавязчивую заботу, ощущал прикосновения. Но было ли им место в этой пустоте?

— Я, наверное, лучше посплю, — сказал, наконец, Юра, когда сигарета дотлела до фильтра и начала жечь пальцы. — У нас на завтра много планов.

— Что ж, — улыбка не исчезла с лица Оппа, словно он уже и не ожидал другого ответа, — тогда пойдем обратно.

Они добрались до рёкана в молчании, и Юра, увидев, что за столом остались лишь Крис, что-то активно обсуждавший с Джеймсом, Дэнни и Канти, поднялся в комнату.

Отабек лежал на кровати на спине, читая что-то с телефона. Пхичит спорил с все еще пьяным Гошей, размашисто жестикулируя. Юра, лишь мельком глянув на Отабека, выбрался на балкон.

— Юрочка! Наконец-то позвонил! У вас там разве не глубокая ночь? Ну, рассказывай, родной, как там японцы! — через пару гудков раздался в трубке дедушкин голос.

Что рассказывать, деда? Что рассказывать? Что я такой же идиот в девятнадцать, как был в пятнадцать, когда сбежал один в Хасецу, заставив тебя глотать валерьянку? Да даже хуже.

— Да все нормально, деда! Расскажи лучше, как сам? — Юра согнулся, опираясь локтями на парапет и пиная его основание ногой.

На запястье упала капля дождя. Потом еще одна. Небо, еще совсем недавно бывшее чистым и ясным, снова заволокли тучи, в темноте казавшиеся густыми и низкими.

========== 2.3. Фусими Инари ==========

Запах сырости, казалось, пропитал все вокруг: каменные стены, воздух, одежду, пыль на грязном полу. Мутный свет от ламп на потолке выхватывал из серой темноты отдельные куски, разрезая пространство на части. Юре было холодно, футболка прилипла к спине, дышать получалось какими-то урывками, хотя больше всего хотелось вдохнуть полной грудью. Он шел вперед, уговаривая себя не оглядываться — потому что за спиной было все то же самое, что и перед ним. Коридор с четкими, будто обрубленными углами поворотов петлял: то влево, то вправо. Пол иногда был покатым, словно погружался все ниже и ниже.

Чем дальше уводили одинаковые стены, тем больше между лопаток обжигало холодом, будто в спину дул поток ледяного ветра. Но позади было все то же самое — нескончаемое, гулкое, беспросветное, будто одни и те же фотографии на старой пленке. Хотелось крикнуть, но было страшно услышать эхо собственного голоса, которое прокатится по потолку волной и ударит потом в затылок, как бумеранг. Юра уговаривал себя дышать и идти спокойно, но все же сорвался на бег. Поворот-поворот-поворот, один острый срез камня, другой, третий. Коридор не кончался, только будто сужался и душил, обвивался вокруг тела, как змея. Юра стискивал зубы, сердце колотилось где-то между ключиц, и с каждым его ударом по костям проходилась противная, липкая дрожь. Где из всего этого выход? Почему все вокруг такое одинаковое?

Кто-нибудь, хоть кто-нибудь.

Устав бежать, Юра опустился на пол на колени, упираясь раскрытыми ладонями в пыль на полу. Запах сырости стал еще отчетливее.

А что, если конца нет? И выхода тоже. И его тут и забудут, в этой петле лабиринта, который как топором из камня высекали. В ушах стучала кровь, крик рвался наружу, стискивая горло. Вдохнуть, нужно всего лишь вдохнуть. Лопатки снова ободрало холодом, как от чужого очень пристального взгляда.

Юра обернулся, и крик все же сорвался с губ.

— Юра! Юр, тише-тише. Все-все, все прошло. Все хорошо.

В легкие, до этого как замороженные и сузившиеся до точки, ворвался прохладный воздух. Юра открыл глаза, продолжая судорожно вдыхать и выдыхать, словно пробыл под водой слишком долго. Он почти ничего не увидел — было темно. Взгляд не мог зацепиться за что-либо знакомое, чтобы понять, где он и что с ним. Он в Москве у дедушки? Нет. И не в своей питерской квартире. У Лилии с Яковом? Снова мимо. Тогда где-где?

Тело, которое удалось почувствовать не сразу, было напряжено, как струна.

Ребра осторожно, по крепко, сдавливали чьи-то руки. Чужие ладони успокаивающе гладили по спине. Юра, бросив попытки разглядеть что-то в темноте, опустил голову и уткнулся носом в теплую, приятно пахнувшую кожу.

— Юр, все хорошо. Ч-ш-ш, — послышался рядом с самым ухом тихий шепот.

Отабек.