Last Stardust (СИ)

Все вместе они дошли до шестой станции, которая совсем не была такой многолюдной, как пятая. Здесь все были серьезными и сосредоточенными. Начиная подъем, люди будто менялись и превращались из тех улыбчивых и довольных жизнью туристов в суровых скалолазов, как их показывают в фильмах. И дело, наверное, даже не в сложности восхождения, думал Юра. Ему и самому не хотелось ни улыбаться, ни веселиться — просто идти вперед и вперед, ощущая в мышцах ног приятную усталость. Эмоции уходили куда-то внутрь и гнездились там, наводя свои порядки. Дышалось легко, было ощущение, что воздух становился все прохладнее с каждым пройденным десятком метров.

И где-то на середине подъема до седьмой станции произошло то, чего Юра ожидать не мог. Появилось нестерпимое желание остаться в одиночестве. Все и так молчали, очарованные тем, что видели. И это было странно — что такого красивого, казалось бы, в черной, как копоть, поверхности горы, на которой уже даже не росли ни деревья, ни трава? Но что-то было, и это самое что-то хотелось спрятать и никому не показывать. Не помогал даже низко надвинутый на глаза капюшон. Сначала Юра незаметно отстал, а потом и вовсе остановился.

И все замерло. И люди, встречавшиеся на пути, которые уже совершили восхождение, будто застыли и медленно проплывали мимо. И те, кто шел вместе с ними, словно попали за прозрачное стекло, не пропускавшее шум. Ни разговоров, ни даже дыхания. Юра открыл рот, подвигал челюстью, проверяя, не заложило ли уши. Нет, слышал он отменно, однако звуки будто потеряли звонкость. Спокойная, приятная, почти сказочная тишина. Такой не бывает даже ночью в его мирном питерском дворе. Что-то, сравнимое с очень коротким мигом между концом музыкальной композиции, под которую катаешь программу, и началом аплодисментов с трибун. Вот этот проблеск ватной, тугой тишины. И только копоть под ногами, а позади — пропасть, которая так глубока, что даже не страшно в нее упасть.

Юра развернулся и медленно пошел вниз. Спускаться было намного приятнее и вовсе не потому, что это было легче физически — скорее из-за вида, который теперь маячил перед глазами, а не за спиной. Глубоко задумавшись, он даже не заметил, как снова начались мелкие деревца, а потом и лесочки. Он глянул на время в телефоне — прошло два часа с тех пор, как они вышли с пятой станции. Значит, скоро будут возвращаться и остальные. Юра решил, что в любом случае с ними не разминется, поэтому можно было немного посидеть в тишине и полнейшем одиночестве, которое в этом странном месте превращалось в абсолют.

Тишина была прежняя. Людей вокруг почти не было, а к моменту, как вид с высоты скрылся за густыми кленами момидзи, листики которых даже в эту летнюю пору были словно покрыты по краям тонким слоем рыжей меди, вообще пропали. Юра приземлился на поваленное широкое дерево спиной к тропе, чтобы никого не видеть, даже если кто-то появится. Свои заметят и подойдут, а на других смотреть просто не хотелось. Ни на кого не хотелось — вот так вот застыть и просидеть до самой ночи, не двигаясь. Откуда такая потребность взялась, гадал Юра. Всегда было желание быть с кем-то, что-то делать, только бы не торчать вот так, когда даже заняться нечем. Но здесь явно были другие правила.

И правда граница между небом и землей. И словно идешь по канату — так ровно и правильно идешь, что даже не боишься полететь вниз. Просто веришь, почему-то веришь, что все будет хорошо и с тобой никогда ничего не случится.

Может, это и есть дзэн?

И может, именно поэтому Юра даже не услышал шагов за спиной и даже не вздрогнул, когда на плечи легли чужие ладони. И гадать, чьи они были, тоже не было нужды.

— Вот и кто так делает? Даже не сказал, что уходишь. Я боялся, что с тобой что-нибудь случилось.

— Нет, ничего не случилось, — сказал Юра, и собственный голос показался ему чужим. — Просто… захотелось.

— Я это понял.

Юра попытался развернуться, но пальцы на его плечах вдруг крепко сжались, удерживая его на месте.

— Бек?

— Я хочу с тобой поговорить.

— Правда? Мне показалось, что мы разучились это делать в обе стороны, — отозвался Юра, бросив попытки пошевелиться и так и продолжая смотреть перед собой на бесконечную зелень, уходящую вниз по склону.

— Тебе показалось. Юр, то, что ты сказал вчера, — Отабек прервался, потом продолжил таким же ровным тоном: — это правда?

Правда, подумал Юра. Все до последнего слова правда. И был ли смысл врать вообще, если и так уже заврались, дошли до ручки? Куда уж дальше?

Он вздохнул. Прислушался к себе. Внутри было тихо-тихо, как в часовне.

— Что именно?

— Ты считаешь, что мы ошиблись?

— О да, — выпалил Юра сразу же. — По полной программе. По крайней мере я — точно.

Отабек помолчал. Руки на плечах Юры были, как деревянные, зато держали по-прежнему крепко, будто он сейчас вскочит и убежит. Куда тут бежать-то? Разве что вниз кубарем — до самого Кавагутико у подножья.

Да и сколько уже можно бегать?

— Что-то мы не дружим с высотой, да? — усмехнулся Юра, опуская голову. — Как поднимаемся выше ста метров, так начинается вот это вот все.