Латунный город

Тощие, как скелеты, серые существа с трепещущими крылами покорно склоняли свои головы. Высыхали реки и озера, прибрежные города становились огнем и пылью, а земли, в которых он узнал Ам-Гезиру, смыло ядовитым морем. Из праха Дэвабада одиноко восставал дворец, сотканный из обожженного стекла и плавленых металлов. Он увидел Нари. Ее лицо было спрятано за белой вуалью Нахид, но темные глаза переполняло отчаяние. На нее упала тень в форме мужского силуэта.

Дараявахауш. Но его глаза были черны, юное лицо было рассечено шрамом и лишено ослепительной красоты раба. Потом его глаза снова позеленели, он стал старше, на секунду показалась знакомая самодовольная ухмылка. Под кожей у него засветился огненный свет, а его руки превратились в уголь. Глаза стали золотыми и совершенно чужими.

«Смотри». Видения стали повторяться по кругу, отдельно задерживаясь на образах его убитой семьи. Мертвые глаза Мунтадира распахнулись. «Назови свое имя, ахи, – умолял его брат. – Прошу тебя!»

У Али кружилась голова. Его легкие опустели, вода загустела от его крови. Организм начинал отказывать. Кровавые видения затягивало туманной чернотой.

«НЕТ, – отчаянно зашипело озеро. – ЕЩЕ РАНО». Его встряхнуло толщей воды, и видения стали совершенно невыносимы. Его мать жестоко избита и брошена на съедение крокодилам вместе с остальными Аяанле под улюлюканье толпы Дэвов. Шафиты согнаны на мидан и подожжены. Их крики носились в воздухе, и от запаха горелой плоти Али затошнило. Мунтадира ставят на колени и обезглавливают перед толпой любопытных желтоглазых ифритов. Рота неизвестных солдат вытаскивает Зейнаб из ее постели и срывает с нее одежду…

Нет! Боже, нет. Прекратите это!

«Спаси ее, – потребовал голос отца. – Спаси нас всех». Железные оковы разъела ржавчина, и они спали с его рук. Что-то металлическое вжалось ему в ладонь. Рукоять.

Кровавые пальцы впились в горло его сестры. Полные ужаса глаза Зейнаб уставились на него. «Пожалуйста, брат!» – кричала она.

Али не выдержал.

Будь он чуть менее уверен в собственной подступающей смерти или будь он воспитан в глубокой провинции, где детей с младых ногтей учат никогда не называть своего истинного имени, оберегать его как зеницу ока, может, тогда он задумался бы и немедленно понял, чем может быть чревата такая просьба. Но после бомбежки из видений о страданиях его семьи и города ему было уже все равно, зачем озеро требовало назвать то, что уже и так должно было узнать из его воспоминаний.

– Ализейд! – закричал он, и вода проглотила его слова. – Ализейд аль-Кахтани.

Боль ушла. Пальцы против воли сами сомкнулись на рукояти оружия. Его тело вдруг показалось ему таким далеким. Он еле сознавал, что озеро отпускает его и выталкивает из воды.

«Убить дэва».

Али вынырнул на поверхность озера, но не стал жадно глотать воздух. Он не был ему нужен. Али вскарабкался по корпусу корабля как краб и встал там. Вода рекой текла с его одежды, изо рта, из глаз.

«Убить дэва». Он услышал голос дэва. Воздух казался неправильным: слишком сухим, слишком пустым. Он моргнул, и что-то загорелось у него на щеке. Мир стал тих и сер.

Дэв был перед ним. На задворках своего сознания он отметил пораженный взгляд его зеленых глаз, когда он поднял клинок, обороняясь. Но его движения были нетвердыми. Али выбил оружие у него из рук, и оно улетело в темное озеро. Солдатская душа в Али почувствовала, что это его шанс – шея соперника была прямо перед ним…

«Кольцо! Кольцо!» Али перенаправил удар в сторону светящегося зеленого камня и опустил клинок.

Али покачнулся. Кольцо бряцнуло и покатилось, и клинок выпал у него из рук, больше похожий на ржавое ископаемое, чем на оружие. Воздух пронзил крик Нари.

– Убить дэва, – пробормотал он и упал в распростертые объятия долгожданной тьмы.

Али спал и видел сон.

Он был в гареме, в саду маминого племени – маленький мальчик со своей маленькой сестрой, которые прятались в своем любимом месте под плакучей ивой. Ее вислые ветви и густая листва образовывали укромную нишу прямо на берегу канала, где они могли прятаться от глаз докучливых взрослых.

– Сделай так еще раз! – просил он. – Пожалуйста, Зейнаб!

На губах сестры играла озорная улыбка. Она сидела, скрестив худенькие ноги, и на песке между ними стояла чаша с водой. Она занесла ладони над водой.

– А что ты мне за это дашь?

Али подумал, торопливо прикидывая, с чем из своих немногих сокровищ ему не жалко будет расстаться. У него, в отличие от Зейнаб, не было игрушек: никаких цацок и увеселений для мальчиков, из которых воспитывают будущих воинов.

– Я могу принести тебе котенка, – предложил он. – В Цитадели их уйма бродит.

У Зейнаб загорелись глаза.

– Договорились.

Она пошевелила пальцами с чрезвычайно сосредоточенным выражением на детском личике. Вода задрожала, повторяя движения ее пальцев, и медленно поднялась. Зейнаб стала вращать одной рукой, закручивая ее как жидкую ленту.